— «Поэзия, литература»! — первый раз за весь разговор засмеялся Левашов с таким видом, будто собирался обложить их последними словами, но в это время подошла чешка с блокнотиком, и Левашов махнул рукой. — Впрочем, это уже хоть какая-то цель! Сколько с меня? — спросил он, обрывая разговор и вставая.
Яша замахал руками:
— Да бросьте! Еще чего, пустяками считаться! Я — заплачу.
Левашов секунду подумал, потом, соглашаясь, кивнул головой:
— Ну что ж, заплатите. Спасибо!
И быстро вышел из ресторана.
Позже, по возвращении в вагон, к Яше обратился вдруг толстый немец, сидевший в ресторане за соседним столиком вместе с развеселыми дамочками. Теперь он был один, стоял у окна и, судя по виду, нарочно ждал случая заговорить с Яшей наедине.
— Извините, милостивый государь, — обратился он к Яше на чистейшем русском языке и даже с московским акающим выговором. — Я не имею удовольствия быть с вами знакомым, но невольно слышал часть вашей беседы с тем молодым человеком, как он себя назвал? Напомните-с! — повелительно попросил он.
— Левашов?
— Точно так-с. Из разговора вашего, который я уловил лишь частично: дамы-с… я понял, что вы человек добрый, доверчивый, хороший товарищ, так сказать, душа нараспашку. Так вот: обязан предупредить, что этот ваш собеседник — преступник и убийца! Анархист, социалист и прочая!
— А с какой целью вы мне это открываете? — насторожился Яша.
— Ну, не все же делается с целью, как вы сами настойчиво изволили утверждать, — усмехнулся тот. — Просто так-с. Вы, насколько я вижу, принадлежите к обеспеченному классу? Так должны бы, по-моему, понимать, что сия крыса подпольная ничего, кроме вреда для вас, замышлять не может. И уж шею вам свернуть — не задумаются, смею вас уверить! Так что держитесь подальше. — Он пристально посмотрел Яше в глаза и добавил, понизив голос: — Они могут называть себя Левашовыми, Кузнецовыми, Сидоровыми, но настоящее имя этого, субъекта Заврагин Владимир Андронович, о чем я вас доверительнейшим образом ставлю в известность! — И, достав из кармана визитную карточку, подал Яше со словами: — И уж не откажите-с в любезности, если судьба вас с ним столкнет где-либо, по этому адресочку открыточкой два словечка. Известная вам персона, мол, там-то и там-то-с. И все!
Уже потом, в Дорнахе, лежа в чистенькой и уютной комнатке местного битком забитого отельчика и по русской легкомысленной привычке отчаянно куря натощак, Яша все старался постичь, отчего проникся к нему таким доверием под немца работающий агент русской полицейской службы. Было ли это выражением минутного сочувствия к доверчивому юнцу, восторженно лезущему в цепкие политические цепи? Либо за этим крылся дурацкий полицейский расчет на то, что он и в самом деле бросится следить за политиком? Или так, на всякий случай — закинуть удочку! Яша взял карточку у толстяка. На ней была некая тяжелая немецкая фамилия, что-то вроде Поппенвохен, и самый обыкновенный адрес где-то на окраине Вены. Выйдя из поезда, Яша нарочно пошел мимо вагонов и действительно столкнулся с Левашовым, шествующим налегке, с одним лишь саквояжиком. Кланяясь, Яша шепнул ему:
— Надо сказать кое-что!
Левашов быстро ответил:
— Ага! — и прошел, не останавливаясь.
Яша даже подумал, что тот не расслышал.
Но Левашов его расслышал и понял на лету.
Когда Яша получил в кассе билет на базельский поезд и, имея полтора часа, пошел бродить по городу, Левашов вдруг нагнал его у дверей маленькой кофейни.
— Ну? — спросил он не очень вежливо.
Яша оглянулся, ничего подозрительного не заметил, но из предосторожности кивнул на кофейню:
— Зайдемте!..
Колокольчик на входной двери услужливо звякнул. Из-за перегородки выглянула румяная физиономия с неправдоподобно белыми усищами под сливовидным носом.
— Цвай кофе! — распорядился Яша и провел Левашова через все заведение к столику у задней глухой стены. Он все же слегка побаивался вездесущего русского сыска.
— Ну? Что стряслось-то у вас? — глухо спросил Левашов.
Перегнувшись через стол, Яша шепотом, но в лицах, как можно подробнее изложил содержание своей беседы в коридоре спального вагона. Достал и вручил уже слегка помявшуюся в кармане карточку с адресом. Левашов ребром жесткой ладони разгладил ее на столе, спрятал в бумажник.
— Все? — спросил он и улыбнулся, глядя Яше прямо в глаза. — Ну, тогда спасибо!
Встал, протянул руку:
— Прощайте. Счастливо вам!
— А кофе-то? Я заказал…
— Да нет, не стоит. Пошел я! Спасибо! Я правда очень, очень благодарен!
И ушел, не выразив желания продолжить знакомство, чем слегка Яшу уязвил. Когда большая, угловатая фигура его, будто падающая вперед при ходьбе, скрылась за витриной, растворилась в залитой солнцем весенней улице, Яша испытал чувство невозвратимой утраты чего-то такого, что могло быть очень дорого ему. И вдруг опять стало невыносимо скучно, как некогда в Новочеркасске…
Стук в дверь прервал его воспоминания. Заскрипела створка, и в комнату протиснулся Мандров.