Знак Водолея

С ним и рассчитывал встретиться Николай Александрович, едучи в Саровскую пустынь, где тот говел. Этой встрече он придавал большое значение, надеялся на нее и думал, что она поможет ему выйти из нынешнего политического кризиса. Причиной кризиса были дебаты в Думе. Вторая Дума оказалась еще хуже Первой. Депутаты говорили возмутительные речи, разносившиеся потом газетами, отклоняли важные законопроекты, поднимали вопросы, о которых два года назад и шепотом-то не смели упоминать. Подливали масла в огонь еще не до конца потушенной революции. А главное — отказывались утверждать бюджет, представленный правительством. Левые в блоке с кадетами составляли большинство. Проголосуй они против займа, Франция денег не даст. А больше взять негде. В глубине души царь считал (об этом же ему толковал и Григорий Ефимович при последней встрече), что полезней было бы для него в нынешней ситуации крепить связи с Германией, а не с Францией, и уж тем более не с лицемерной Англией. Но ни у Вильгельма, ни у его престарелого союзника таких денег, какие нужны были, не оказывалось. Немцы предлагали взаимно развивать торговлю и промышленность, — хороша взаимность, ничего не скажешь! Вильгельм даже настаивал в письме на том, чтобы перестроить Варшавскую дорогу на три колеи для скорейшего грузооборота, напоминал, скотина, о примере Петра Великого, преобразившего Русь, опираясь на немцев, а денег дать не хотел. Это — во-первых! А во-вторых, кабальный союз грозил осложнениями внутри страны, порождал недовольство русских купцов и промышленников, которым грозила немецкая, хорошо всем знакомая, сокрушительная конкуренция. Не миновать, выходило, вязать союз с французами. Французы деньги давали, но Дума ложилась поперек дороги. Столыпин считал, что эту Думу надо разогнать, придравшись к связям левых депутатов с нелегальными организациями (охранное отделение готовило материал для этого), немедленно выбрать новую, по новому избирательному закону, с таким расчетом, чтобы она всегда шла вместе с правительством. По проекту этого нового избирательного закона самой влиятельной партией, предполагалось, станут октябристы. Тоже не сахар, но Столыпин уверял, что с ними договориться можно. Октябристы представляют крупные торговые и промышленные фирмы. Боясь возможного союза с Германией, они будут поддерживать политику правительства и вместе с правыми составят надежное большинство, даже если кадеты станут голосовать против…

Из министров царя в этом путешествии сопровождал только барон Фредерикс, который был всегда приятен ему. С ним было легко, он никогда не говорил неприятных вещей, прикрываясь сознанием тяжелого долга, а был всегда любезен, остроумен и весел. На него было приятно смотреть, приятно слушать.

Увидев его, Николай Александрович улыбнулся и поманил, приглашая к себе. Фредерикс подошел, и они поздоровались.

— Вам уже рассказывали, ваше величество, последний анекдот, который случился в военном министерстве? — любезно спросил Фредерикс.

Царь улыбнулся, предвкушая забавный рассказ.

— Нет, не слышал, расскажите, пожалуйста.

— Бутович… Это, ваше величество, тот самый несчастный супруг из Киева, вы о нем несомненно слышали…

— Да, да…

— Приехал он в Петербург жаловаться на Сухомлинова, что тот жену у него отбивает. И сразу — в военное министерство, к Поливанову. А Поливанов накануне получил угрожающее письмо от террористов о том, что они приговорили его к смерти.

— Ну, ну… — улыбаясь, кивнул царь, — про письмо я слышал, мне докладывали…

— Ну-с, Бутович — человек шумный, оскорбленный, чувствительный… При виде эполет и шпор вспомнил снова свою обиду, разрыдался, вскипел, бежит по коридору, плача и угрожая. Служители бегут за ним, кричат: «Ах, ах! Куда? Кто? Почему?» Поливанов, услыша шум, вообразил, что это террористы прибыли по его душу, и в заднюю дверь бежать…

— Ха-ха-ха! — засмеялся царь.

— Вся соль анекдота, ваше величество, в том, что Бутович, видя убегающего Поливанова в спину, бросился за ним, но застрял в двери. Задняя дверь узка оказалась.

— Он такой толстый?

— Он отнюдь не толст, но рога не пустили, ваше величество, — с тонкой улыбкой пояснил Фредерикс — Уж больно они у него развесисты…

Царь снова засмеялся, но тут же нахмурил брови.

— Анекдот хорош! — сказал он и вздохнул. — Однако жаль мне бедного Сухомлинова. Благороднейший человек!

— Прекрасный был бы военный министр, ваше величество! — воскликнул Фредерикс, угадывая мысли царя, которые, впрочем, знающему человеку угадать нетрудно было.

Царь молча пожал плечами.

Фредерикс, выждав немного, заговорил снова, уже серьезно:

— От военного министра, ваше величество, ждешь прежде всего солдатской преданности, а генерал Редигер подчас удивляет, если не сказать больше. Намедни в Совете министров он вдруг в лицо и весьма, знаете, дерзко так сказал Столыпину: наша армия не учится воевать, а служит вам!

Царь нахмурился.

— Столыпин мне этого не передавал…

— Петр Аркадьевич просто не хотел вас тревожить… Конечно, это было сказано сгоряча, но…

— Разве борьба с внутренними врагами не есть долг армии?