Знак Водолея

Но сзади на него обрушились вдруг быстрые цокающие каблучки, маленькая ручка просунулась под локоть, а хрипловатый голосок невнятно и торопливо проговорил что-то просяще и жалобно. Яша, не поняв почти ничего, но видя большие умоляющие глаза и хорошенькое личико, искаженное страхом, поспешил согласиться:

— Уи, уи… Силь ву пле, мадемуазель, силь ву пле!..

Однако почти в то же время их догнал тучный ажан в крылатке и грубо схватил девушку за руку. Она вскрикнула, а он, обнажая злые крупные зубы и задыхаясь от бега, проговорил:

— Ну, ну, красотка, без глупостей! Видел я, как ты подцепила этого господинчика. Пошла со мной! А вы ступайте, сударь, ступайте!

Именно так понял Яша пролаянные, отрывистые слова ажана, и ему ударил в голову гнев.

Он схватил ажана за руку, мертвой хваткой вцепившуюся в тонкое запястье девушки, и, досадуя на свое неуменье сказать по-французски (французские слова вдруг выпали из сознания), завопил на него по-немецки:

— Не смей касаться моей дамы! Это возмутительно! Я подам жалобу!

— Мерд! Мерд! — кричала девчонка, вырываясь.

Усы ажана встали дыбом, в глазах загорелась ненависть.

— Немец!!! — злобно проговорил он и, больно тыча Яшу в грудь своей палкой, заорал, тараща выпученные глаза: — Пошел, пошел прочь, немчура! Катись в свою Германию, каналья!!!

У Яши, как тогда в университете, в мозгу вспыхнуло багровое пламя, и он с маху огромным своим кулачищем заехал в ненавистную полицейскую харю, сочно хрупнувшую при ударе.

Ажан отлетел шага на два.

— А-а! — невнятно закричал он, закрывая одной рукой окровавленный рот, а другой шаря на поясе револьвер. — А-а, бош проклятый! Я покажу вам, мерзавцы!

Но те не стали ждать, что им покажут. Провопив восторженно: «Смерть коровам!» — девица схватила Яшу за руку, и они пустились во всю прыть, удирая в спасительную темноту, в благословенную парижскую ночь…

К счастью, за поворотом мерцал огонек ночного извозчика. Они вскочили в фиакр и через минуту были уже далеко.

Яша косился на девушку. В ночном изменчивом свете она выглядела красавицей. Гнев в нем рассеялся, в душе разливалось радостное сияние совершившегося приключения. И какого приключения!

— Вот уж не думала, что немец на такое способен! Они всегда такие послушные… — говорила девушка, смеясь и ласково разглядывая его. — А ты настоящий мужчина! Ты правда немец, миленький?

— Нет, я русский…

— О-о! — глаза ее расширились. — Рюс? Рюс?

Девушка прижала к себе его локоть, и Яша понял, что он наконец обрел в Париже родственную душу.

26

Стремительное и внезапное крушение господина Тисье вызвано было обстоятельствами, которые можно было понять бы и даже оправдать по-человечески, особенно если поглядеть на них с мужской точки зрения. Если человек из года в год, изо дня в день вынужден проводить свое рабочее время в обществе веселых и лукавых девушек, слушать их беззаботный щебет, разбирать их пустячные ссоры, видеть блестящие глаза и белозубые улыбки, то рано или поздно его деловой сосредоточенности будет «ля фин», а в голове явятся идеи нескромные… Даже — если это солидный отец семейства и ему за сорок, даже — если это один из столпов империи, преторианец!

Преторианцу в тот несчастный день пришла на ум идея объявить конкурс, разумеется закрытый и тайный, так сказать, внутренний, в монтажной, на самую красивую грудь. Он назначил себя главным арбитром и учредил приз — очаровательный зонтик, купленный им на свои карманные деньги. Монтажницы с веселым удовольствием и ничуть не смущаясь — ведь двадцатый век на земле! — выстроились в ряд, распахнули кофточки, расстегнули лифчики, и месье Тисье начал свой фатальный обход. Шарль Патэ, заставший эту сцену, онемел от ужаса, хотя не был ни аскетом, ни лицемером. И в прежние времена, когда он поторговывал лентами рискованной нравственности… Нет, разумеется, он и в прежние времена не стал бы поощрять подобные глупости на работе, но ограничился бы строгим выговором или, в крайнем случае, штрафом. Но теперь времена изменились. Надвигался кризис. Жить и действовать надлежало, повинуясь беспощадным законам кризиса. Крохотная газетная заметочка, начинающаяся ехидными словами: «Наш галльский петушок, столь пекущийся о нравственности…» — могла бы разрушить с немалым трудом установленную связь с католическими организациями, и, кто знает, не последовал бы за этим бойкот фильмов Патэ, объявленный с кафедр соборов? А этим был бы нанесен сокрушительный удар самому важному замыслу этого года — объединению проката и производства в одних руках компании Патэ. Это был уже удар кинжалом! И наносил его Тисье! Тисье! Цыпленок, которого, он тянул, возвышал… и — пожалуйста!

Вот почему Патэ потерял самообладание и, схватив злополучный приз, кинулся тузить им негодяя, вкладывая в удары всю свою злость против конкурентов, разбойничьи набеги которых лихорадили империю. Второй год шла невидимая беспощадная война. Едва Патэ начал планомерное завоевание епархиальных школ и семинарий (пятьсот копий!), как в те же пределы вторглась фирма «Гомон» с теми же лентами, поручив съемку их своему лучшему режиссеру Фейаду.