Читаем Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери полностью

ma per seguir virtute e canoscenza.’ (120)


Товарищи Улисса убеждены и следуют за ним, но их экспедиция заканчивается трагически – все они гибнут в кораблекрушении.


(Ад 26:121–142)

[ «]Хоть речь моя была не слишком длинна,

я заострил на путь моих друзей,

и не смогла их испугать пучина. (123)


Мы утром быстро снялись с якорей

и слева по борту всегда держались,

начав полет безумный средь зыбей. (126)


Как крылья, весла наши подымались.

Другие звезды освещали ночь,

а наши уж над морем не поднялись. (129)


Пять раз зажегся, снова скрывшись прочь,

свет лунный с той поры, как плыть решилась

компания, куда другим невмочь, (132)


когда гора пред нами появилась;

вдали темнея призраком удач,

нам столь высокой зреть не приходилось. (135)


Но радость вскоре обратилась в плач.

Волненье новая земля рождала,

наотмашь била нос, что несся вскачь. (138)


Три раза всех волной нас обдавало,

в четвертый – носом вниз и вверх кормой

нас чьей-то волей глубже погружало,


и волны тут сошлись над головой.» (142)


(Inferno 26:121–142)

[“]Li miei compagni fec’ io sì aguti,

con questa orazion picciola, al cammino,

che a pena poscia li avrei ritenuti; (123)


e volta nostra poppa nel mattino,

de’ remi facemmo ali al folle volo,

sempre acquistando dal lato mancino. (126)


Tutte le stelle già de l’altro polo

vedea la notte, e ’l nostro tanto basso,

che non surgëa fuor del marin suolo. (129)


Cinque volte racceso e tante casso

lo lume era di sotto da la luna,

poi che ’ntrati eravam ne l’alto passo, (132)


quando n’apparve una montagna, bruna

per la distanza, e parvemi alta tanto

quanto veduta non avëa alcuna. (135)


Noi ci allegrammo, e tosto tornò in pianto;

ché de la nova terra un turbo nacque

e percosse del legno il primo canto. (138)


Tre volte il fé girar con tutte l’acque;

a la quarta levar la poppa in suso

e la prora ire in giù, com’ altrui piacque,


infin che ’l mar fu sovra noi richiuso.” (142)


Талант Улисса убеждать других следовать за собой приносит плоды, однако сам он не верит никому, что и является грехом обмана по своей природе, в глазах поэта Данте. Поэт описывает, как они плыли к подножию горы Чистилища, где их корабль и затонул. Последнее путешествие Улисса схоже со странствием пилигрима Данте, с той разницей, что у Данте есть проводник Вергилий, которого Данте слушает. Улисс странствует по своему усмотрению, что приводит его и его товарищей к гибели.

Пилигрим Данте встречает другого грешника, наказанного таким же образом как и Улисс, за тот же грех. Это Гвидо да Монтефельтро (умер в 1298 году), который был современником Данте. Гвидо рассказывает другую историю, но грех оказывается тот же. Гвидо был из благородной семьи и руководил гибеллинами, однако в последние годы своей жизни он решил стать монахом и присоединился к ордену францисканцев. При папе Бонифации Восьмом он был замешан в политическую интригу, уже будучи членом ордена. Как и история Улисса, история Гвидо во многом похожа на собственную историю Данте в ссылке. Гвидо искренне раскаялся и оставил свою военную карьеру приняв клятву монаха, но дальше жизнь его сложилась совсем не так, как он предполагал – он был втянут и в политическую, и в военную игру на стороне папы.


(Ад 27:94–99)

Как Константин просил, чтоб сберегла

Сильвестра воля от лихой проказы

в Сиратти, так здесь просьба налегла (096)


избавить дух от гордости заразы.

Просил совета папа, я молчал:

мне пьяными его казались фразы. (099)


(Inferno 27:94–99)

Ma come Costantin chiese Silvestro

d'entro Siratti a guerir de la lebbre,

così mi chiese questi per maestro (096)


a guerir de la sua superba febbre;

domandommi consiglio, e io tacetti

perché le sue parole parver ebbre. (099)


Перейти на страницу:

Похожие книги

Гаргантюа и Пантагрюэль
Гаргантюа и Пантагрюэль

«Гаргантюа и Пантагрюэль» — веселая, темпераментная энциклопедия нравов европейского Ренессанса. Великий Рабле подобрал такой ключ к жизни, к народному творчеству, чтобы на страницах романа жизнь забила ключом, не иссякающим в веках, — и раскаты его гомерческого хохота его героев до сих пор слышны в мировой литературе.В романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» чудесным образом уживаются откровенная насмешка и сложный гротеск, непристойность и глубина. "Рабле собирал мудрость в народной стихии старинных провинциальных наречий, поговорок, пословиц, школьных фарсов, из уст дураков и шутов. Но, преломляясь через это шутовство, раскрываются во всем своем величии гений века и его пророческая сила", — писал историк Мишле.Этот шедевр венчает карнавальную культуру Средневековья, проливая "обратный свет на тысячелетия развития народной смеховой культуры".Заразительный раблезианский смех оздоровил литературу и навсегда покорил широкую читательскую аудиторию. Богатейшая языковая палитра романа сохранена замечательным переводом Н.Любимова, а яркая образность нашла идеальное выражение в иллюстрациях французского художника Густава Доре.Вступительная статья А. Дживелегова, примечания С. Артамонова и С. Маркиша.

Франсуа Рабле

Европейская старинная литература