Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

Юстиниан представляет себя как последователь императора Константина.

(Рай 6:1–9)

«С тех пор, как Константин орла свернул

с небесного пути, каким летели

за древним, кто Лавину умыкнул, (003)

лет более двухсот цари сидели

в конце Европы, с птицей, что Бог дал,

близ гор, где встарь гнездо они имели. (006)

Сменялись же, кто миром управлял

под сенью перьев той священной птицы,

пока престол мне в руки не попал. [»] (009)

(Paradiso 6:1–9)

“Poscia che Costantin l’aquila volse

contr’ al corso del ciel, ch’ella seguio

dietro a l’antico che Lavina tolse, (003)

cento e cent’ anni e più l’uccel di Dio

ne lo stremo d’Europa si ritenne,

vicino a’ monti de’ quai prima uscìo; (006)

e sotto l’ombra de le sacre penne

governò ’l mondo lì di mano in mano,

e, sì cangiando, in su la mia pervenne.[”] (009)

Юстиниан представляет себя как законодатель. После падения остатков Римской Империи свод законов Юстиниана был забыт, но к 1200 году происходит образование городов-государств и национальных монархий в западной Европе, и в этой связи свод законов Юстиниана нашёл применение как образец для установления своих собственных собраний законов.

(Рай 6:10–12)

Юстиниан я. Царь был без границы

и первую любовь в себе носил,

и лишние в законах вынул спицы. (012)

(Paradiso 6:10–12)

Cesare fui e son Iustinïano,

che, per voler del primo amor ch’i sento,

d'entro le leggi trassi il troppo e ’l vano. (012)

Юстиниан рассказывает о своём еретическом прошлом, в котором он отрицал двоичную природу Христа, и о своём обращении к истинному христианству после того, как он получил наставление от папы, что и вдохновило его на создание свода законов.

(Рай 6:13–18)

Прежде, чем дело это совершил,

я верил, что в Христе одна природа,

не больше, верой той доволен был. (015)

Но Агапит блаженный, что прихода

верховный пастырь был, впрямь направлял

словами истины меня три года. (018)

(Paradiso 6:13–18)

E prima ch’io a l’ovra fossi attento,

una natura in Cristo esser, non piùe,

credea, e di tal fede era contento; (015)

ma ’l benedetto Agapito, che fue

sommo pastore, a la fede sincera

mi dirizzò con le parole sue. (018)

Папа и император совершили то, что они были обязаны делать – один наставлял народ и императора в том, что от них ожидается делать, другой правил народом с помощью связных и справедливых законов.

Юстиниан рассказывает что он предоставил своему генералу Велизарию решать вопросы относительно военных действий, так что император мог без помех и не отвлекаясь работать над формулировкой и приведением в действие законов в своей империи.

(Рай 6:25–27)

Мой Велизарий, небесам хвала,

что армии ему благоволили,

позволил бросить прочие дела. (027)

(Paradiso 6:25–27)

e al mio Belisar commendai l’armi,

cui la destra del ciel fu sì congiunta,

che segno fu ch’i’ dovessi posarmi. (027)

Как великий римский император он понимал, что для процветания империи мир был необходим, и чтобы упрочить этот мир, империя нуждалась в мировом могуществе. Он также понимал, что для установления этого могущества необходима истинная вера, и что правление империей невозможно без законов. Поэт Данте предоставляет Юстиниану установить связь с Книгой 6 «Энеиды» Вергилия, где повествуется о создании римской расы с императором Августом как ведущей фигурой, – именно через эту историю Юстиниан передаёт свою историю пилигриму Данте с тем, чтобы и тот донёс её следующим поколениям. Поэт Данте стремится к сохранению последовательности темы политики: от Книги 6 «Энеиды» Вергилия через свои Песнь 6 «Ада» и Песнь 6 «Чистилища» с той целью, чтобы в заключительной Песни 6 «Рая» сделать обобщающее заключение. Для этого поэт толкует «Энеиду» Вергилия с точки зрения христианского императора.

Поэт Данте толкует и представляет местные события, произошедшие в его собственной Флоренции, как часть более общей истории Рима. Аллегорическая картина «парящего орла» стала поэтическим мотивом победы римлян в его «Комедии». Если Кассий и Брут стенают в аду и не в состоянии осознать что они действовали против развития империи, то Юстиниан, в противоположность им, имеет в раю более широкую историческую перспективу и может лицезреть блестящее будущее Римской Империи, если верить толкованию поэта Данте.

(Рай 6:52–57)