Однажды как-то особенно грустно она на него взглянула. Проснулся Мальчик, глядит — пожар, вся квартира пылает. Испугался, к маме побежал. Смотрит — нет никакого пожара, только свет везде горит. Люстра большая сияет, огоньки во всех хрусталиках искрятся, лампы настольные, торшеры светят. И лампадка нянина теплится. Под ней няня сидит, толстую книгу читает, губами шевелит. А рядом с ней — мама. Коса ее длинная распущена, в темных глазах свет переливается. Мама молчит, няня тихонько губами бормочет. Из-под шкафов и диванов холодом веет. И сидит у стола на кресле папин костюм, рукава до пола свесил, брючины одна на другую закинул. А на лацкане — медаль блещет. Нет в нем папы.
Тут няня к костюму подходит. Медальку с него отстегивает, достает деревянные плечики и костюм в шкаф убирает.
С тех пор совсем пустая стала квартира. Хоть бегай, хоть в прятки играй, никто не заругает. Да и ругать-то некому: мама из угла в угол ходит в халате и шлепанцах, няня беззубым ртом шамкает. Тихо в квартире стало, только часы время отбивают: блямс, блямс! А часы старинные, бьют, когда вздумается и по скольку хотят.
В скверик Мальчик больше не ходит, да там и невесело. Ни ребятишек, ни детей с бабками. Только одна ведьма старая сидит, колдовские значки клюкой на песке вычеркивает. Вся расфуфыренная — на каждом пальце по перстню рубиновому. А может, так, стекляшки. На шее ожерелье из зубов человеческих.
Ты спросишь, откуда у нее такое ожерелье? Отвечу: ее сынок из Африки прислал. Он там в диком племени зубным техником трудился. Голова у ведьмы трясется, зубы клацают. И черные машины по улицам туда-сюда носятся.
Опустел совсем дом-ларчик. Квартиры стоят пустые, в них ветер свищет. А по ночам ведьма по дому ходит, печати сургучные к дверям прикладывает и своим волшебным перстнем запечатывает. Ух, как страшно, мой юный друг. Но моя быль только для смелых. Ты — смелый, потому слушай дальше.
Глава 5. Нянина деревня
Прошла зима, весна наступила. Только лишь зацвели маки в скверике, стали мама с няней в путь собираться, и Мальчика собирать. Сами надели пальто драповые, Мальчика потеплее одели. Котомочку ему завязали, там — сухари и пшена кулек. Потом сели в поезд и вдаль поехали.
Сперва поля за окнами летели, потом пригорки, потом леса дремучие. Елки белесые стоят, словно в инее все. Как заехал поезд в самые дебри, няня машинисту говорит: «Стой, милок, прибыли». Сперва няня на землю спрыгнула, потом мама, и — Мальчика подхватила. Машинист дал свисток и уехал.
А перед ними лес стоит стеной, ни тропы, ни прогалинки. Взмахнула няня рукой — расступился лес, просека пролегла. Пошли они по тропинке и до деревеньки добрели. Деревенька маленькая, хуторок в лесах затерянный, домов десятка два. Там няня прежде жила, пока в город не переехала.
Ведет их няня к самой развалюхе и дверь ключом отпирает. А в избушке — пылища с паутиной. Пауки — во, какие! На спинах кресты. Взяла няня веник, паутину обмела. Разогнала всех пауков. Потом растопила печку, кашу сварила. Поел Мальчик каши и спать улегся.
Живет Мальчик с тех пор в деревне, а там, не как в городе. Петухи кукарекают, птицы поют, лягушки квакают. По утрам он пьет молоко парное. А в нем, мой юный друг, ты знаешь — самые витамины.
Речонка в лугах вьется. Вода там прозрачная, но коварная — ключи, омуты. Говорили, там русалка прежде жила. По ночам на берег выползала, песенки мурлыкала, золотую свою косу пятерней расчесывала. Но это давно было. Сказывают, как-то мужики приехали городские. Русалку сачком выудили, в большую банку посадили и в город увезли, в цирке показывать. Оттого и невзлюбила речка людей — тоскует по русалочке.
А деревенские-то, чем виноваты? Люди они ласковые, вежливые, всегда «здрасте» скажут. Встречаются, мой друг, и такие деревни. Прежде там одна ведьма жила, да померла давно. А теперь словно бы все про деревеньку забыли, даже людское зло ее до поры обходило. А про ведьму вот что няня рассказывала.
Тогда няня молодая была. Они с ее бабкой ведьму к себе домой заманили. Сама няня, будто на двор пошла, а бабка с ведьмой чай пить остались. Вышла няня за порог и ножницы в дверь снаружи вонзила — не любят этого ведьмы. И еще иголок в дверь напыряла.
Заходит обратно в горницу. Ведьма чай не пьет, руками по себе шарит, словно у нее внутри печет. Бежать хочет, да никак дверь не откроет. Тогда подпрыгнула, как лягушка, и — в окно.
Пошла няня наутро ее проведать, а та под одеялом драным лежит. Просит: «Кинь меня, голубушка». Няня — опрометью домой. Недели не прошло, как померла ведьма.
— А куда, кинь? — Мальчик няню спрашивает.
— Куда б никуда, хоть бы на пол, — отвечает.
— И тогда что?
— Сама ведьмой бы сделалась. Им перед смертью надо колдовскую силу отдать, чтобы душа успокоилась. А так, нет ей покоя, горемычной.