Золушки из трактира на площади

Персиана, выходившая первой, подала руку невысокому полному мужчине, оттеснившему других с живостью и силой, неожиданными для такого телосложения. Отыскав глазами мужа, она довольно дрогнула ресницами — Марх жадно следил за женой, а выражение его лицо обещало последней не только упреки и ссору, но и страстное примирение, которое вполне могло окончится еще одной беременностью. Персиана мечтала о девочке…

Испугавшись алчущих блесков в глазах встречавших, Матушка замешкалась, не торопясь выйти из кареты. На миг ей показалось, что эти полные сил и радости молодые люди порвут ее на клочки, будто гончие дичь, едва она ступит на камни мостовой. Как вдруг они, будто сговорившись, раздались в стороны волнами разноцветного моря. К ней шел высокий широкоплечий блондин, чье лицо скрывала черная бархатная полумаска. Подбородок и губы незнакомца были полны чувственной власти, той, что заставляет женщин замирать перед тем, как бросится в омут всепоглощающих страстей. Улыбнувшись, он протянул Бруни руку. И она, не смея отказать, вложила свои пальцы в тепло его ладони.

— Не знал, что у нашей Старшей Булочницы такие… необычные подружки, — сказал он. — Как тебя зовут, прелестное дитя?

— Ма… Брунгильда, — тихо ответила Матушка. Интерес незнакомца был так ощутим, что ей стало жарко, несмотря на освежающий утренний ветерок. — Но все называют меня просто Бруни.

— И чем ты занимаешься, малышка Бруни? Неужели работаешь во дворце, как и твоя подруга?

— Нет, господин. Я держу семейное дело.

— И ты, должно быть, замужем? А муж такой толстый весельчак, добрый и не жадный, который не чает в тебе души и мечтает о доме, полном детей? — неожиданно рассмеялся спутник.

Матушка, посмотрев на него внимательно, робко улыбнулась в ответ. Нет, он не стремился ее обидеть. Просто представил себе картинку, которой тут же с детской непосредственностью поделился со спутницей.

— Нет, господин. Все не так!

К ним подбежала запыхавшаяся Персиана. Повела глазом на блондина, присела в подобии книксена.

— Пошли скорей, сейчас будем входить в храм! Вы простите, господин мой, что я заберу у вас подругу нашей невесты? — невольно выпячивая бюст и распрямляя плечи поинтересовалась младшая дочь Пипа.

Незнакомец с сожалением сжал пальцы Бруни, поднес к губам и держал в их тепле чуть дольше положенного. А потом отпустил со вздохом.

— Долг превыше всего, девушки! Этой набившей оскоминой истиной меня с детства потчевал мой отец, да продлит Пресветлая его годы! Идите!

Отпускавший кивок был великолепен.

— Какой мужчина! — зашептала Персиана на ухо Матушке, на забывая тащить ее к ступеням храма. — Кто таков?

Бруни раздраженно пожала плечами. Она запыхалась, да и новые туфельки доставляли неудобство.

Поскольку в жилах Андрония Рю Дюмемнон текла голубая кровь, а Ванилла Селескин происходила из народа простого, храм выбрали такой, чтобы никому не было обидно — не в квартале Белокостных и не в квартале Мастеровых. Его здание было окрашено в светло-охряные тона, стены покрывали изящные барельефы, а шатровый купол тянулся ввысь, удивленно распахивая на солнце овальные витражные ‘глаза’, отчего внутри, на полу, лежали разноцветные пятна, будто леденцы, просыпанные Богиней.

В эту самую минуту Дрюня уже находился внутри, а невеста брала под руку отца, который должен был ввести ее в храм — через высокий порог, означавший рубеж между земным и возвышенным — и передать жениху. Тому, кто подведет любимую к алтарю, чтобы представить посланнику Пресветлой на земле, священнослужителю, как свою нареченную и жену. С двух сторон от лестницы и на площади колыхалась смешанная толпа, состоящая из мастерового люда, надевшего праздничные одежды, торговцев-лоточников, чуявших прибыль, как коты — сметану, свиты Дрюни, добавлявшего всему этому великолепию ярких пятен и необычных оттенков, нищих, шлюх, воров и просто желающих поглазеть на шествие.

— Введите деву в храм! — суровый голос священника разнесся по площади благодаря хитроумным магическим приспособлениям, усиливающим акустику.

Ванилла дышала так судорожно, что фата и кружева на декольте ходили ходуном. Пипа от волнения, казалось, сейчас хватит апоплексический удар.

Бруни на миг оглянулась, чтобы охватить взглядом все — и высоту голубого неба, на котором не было ни облачка, и золото листвы маленькой Священной рощи, раскинувшейся чуть правее на площади перед храмом, и всех этих людей, на лицах которых застыли самые разные выражения. А потом вздохнула почти также судорожно, как и невеста, и сделала первый шаг.

Церемония прошла, как по нотам. Даже жених отнесся к ней серьезно — шуточками не бросался, над священником не изгалялся, рож не корчил и ответил на вопрос: ‘Желаете ли вы, благородный…?’ утвердительно и с таким достоинством, будто был принцем, а не шутом!

Ванилла порывалась пару раз упасть в обморок, но Дрюня шептал ей пару ласковых на ушко, и она, вместо того, чтобы падать, принималась хихикать, как посудомойка, застигнутая с поваренком в пустой винной бочке.