Золушки из трактира на площади

— От чистого сердца! — заметила архимагистр. Огладив напоследок гладкий бочок чешуи тонкими пальцами, с сожалением завернула ее обратно в ткань, и… положила сверток на колени Матушке.

— Значит, тебя зовут Бруни… А меня — Ники, — неожиданно сказала она. — Ники Никорин. Как и в твоей, в моей крови нет ни капли благородной, а мой отец ходил под парусом простым матросом и сгинул в море, когда мне было пять. Называй меня просто Ники, договорились?

— Договорились… Ники, — кивнула Матушка. У нее снова прихватило сердце — от того, что сверток ей вернули.

— Твоя плата щедра, но не для этого случая, — заметила архимагистр Никорин и, встав, подошла к самому стеклу.

Прижалась к нему лбом.

Бруни с болью смотрела ей вслед. С болью смотрела вслед последней надежде.

— Не сверли меня взглядом, — не оборачиваясь, сказала Ники. — Ты разрываешь мне сердце! Я пытаюсь вспомнить одну забытую легенду… Знаешь, — порывисто обернулась она еще через несколько минут, — коли Пресветлая будет благосклонна к тебе, найдется тот, кто сумеет помочь!

Матушка резко встала, шагнула вперед. В глазах ее стояли слезы.

— Что я должна делать?

— Отправляйся домой. Поздно уже. А завтра навести того, кто подарил тебе чешую. Он — добр и благороден, а это — уже чудо в наш жестокий век!

— А потом? — враз пересохшими губами спросила Бруни.

Ники Никорин пожала плечами.

— А потом все — на милость Индари… Боги любят горячие сердца и чистые помыслы! И терпеть не могут гордецов!.. Теперь — уходи.

Она щелкнула пальцами и в магическом вихре, подхватившем Матушку, та расслышала затихающее:

— Бру, запечатывай башню!

Опомнилась Бруни за порогом от холодного ветра, пощечиной хлестнувшего по мокрым от слез щекам. Луна скрылась за облаками, вокруг башни было светло, как днем, но в переулках вовсю веселилась тьма, пугая слабые огни магических фонарей и тряся страшными тенями в подворотнях.

Запрятав сверток в сумочку и поплотнее запахнув плащ, Матушка поспешила домой, представляя, какую выволочку ей устроит переволновавшийся Пип из-за позднего возвращения.

Она добежала до площади Мастеровых так быстро, будто на крыльях летела — подгонял усиливающийся ветер и страх перед темнотой, залившей чернилами улицы Вишенрога.

Из открытой двери трактира пахнуло жаром, дымком и лесными ягодами. Матушка шагнула через порог, скинула капюшон и застыла в восхищении. Пол перед зажженным камином был застелен медвежьей шкурой, которой в доме отродясь не бывало, а сам камин задрапирован шторами из комнаты Бруни. Справа лежал, положив голову на лапы, волк-переросток, насмешливо блестел зелеными глазищами на Тучу Клози, не совсем целомудренно замотанную в шикарное красное покрывало, явно снятое с чьей-то кровати. Перед шкурой валялись небрежно брошенные алые шлепанцы с пушистыми помпонами, рядом с которыми застыл, опустившись на одно колено и поигрывая мышцами, красавец Марх, облаченный в одну лишь набедренную повязку. Судя по ‘поигрыванию’ период смущения перед публикой у него уже давно прошел.

Мастер Висту, кажется, похудел и потемнел лицом, но полнился все той же нервической энергией, что сжигала его с самого утра. Застыв у мольберта, освещенного полукругом стоящих прямо на полу свечей, он внимательно разглядывал только одному ему виденный штришок, которым явно был не доволен.

За столом в центре зала сидели в ряд благодарные зрители, наблюдающие за рождением шедевры: Пип, сестры Гретель, Персиана с Ванилькой и… полковник Торхаш. На столе дымились чашки с морсом, были расставлены тарелки с сыром и мясом, положены уже остывшие лепешки. В центре красовался никем пока не тронутый сырный торт.

— Что здесь происходит? — подойдя к Пипу, тихо поинтересовалась Матушка.

— Мастер пошел на диптих! — оглянулся повар, даже не обратив внимания на ее позднее возвращение. — Пока был дневной свет, рисовал Осеннюю фею изобилия, но света не хватило, а чуйство полета осталось. Поэтому Дух Осени ждет завтрашнего утра, а матрона Мипидо была таки вынуждена согласиться стать Пресветлой, у которой коварный Аркаеш похищает тапочки.

— У меня затекло колено! — заныл ‘коварный Аркаеш’, видимо, уже в который раз.

Висту не обратил на него никакого внимания. Матушка, обойдя его, заглянула в лицо — взгляд маленького мастера был обращен внутрь себя, а на челе лежала печать Вечности. Восхищенно вздохнув от того, что коснулась истинного искуйства, Бруни вернулась за стол и подтянула к себе не тронутую чашку Ваниллы. Морс еще не успел остыть. После промозглости осеннего вечера это было очень кстати! Подруга потери не заметила. Пожирала глазами плечистый торс Марха, рельефы мышц, выпуклые обнаженные ягодицы. Ее сестра, законная жена ‘демона’, сидела рядом с похожим выражением лица. Обе только что слюну не пускали.

— Где ты была, маленькая хозяйка? — шепотом спросил оборотень. — Разве тебе мама не говорила, что ходить в темноте по городским улицам опасно?