Золушки из трактира на площади

— И Пресветлая отобрала его силу, оставив ему в качестве напоминания о былом могуществе возможность рисовать призраков прошлого и… исполнить одно человеческое желание, — довершил он, с болью окинув Бруни взглядом. — Ты пришла за помощью к тому, кто хотел истребить твоих предков. Женщин, стариков, детей… ВСЕХ! Ты все еще хочешь, чтобы я помог тебе?

Матушка едва заметно кивнула. В эту минуту она отчаянно жалела Григо, Кая и себя саму, и затруднилась бы сказать, кого больше!

— Боги не сколько мудры, сколько коварны, — вздохнув, вновь заговорил старик. — Исполни я желание человека, назначенное Пресветлой, сила вернулась бы ко мне, но…

Турмалин поднялся и прошелся по комнате, кончиками пальцев касаясь низкого потолка, стен, предметов мебели. Откинул штору, выглянул на улицу и зябко поежился. Огонек оплывающей свечи в подсвечнике у кровати заколыхался от сквозняков, тут же задувших в оконные щели. Тени, притаившиеся в углах комнаты ожили, посмотрели в лицо Бруни страшными пустыми глазами, потянули к ней крючковатые пальцы…

Григо вернулся к кровати, сел. Глаза у него были пусты, словно он сам стал бесплотной тенью:

— …Оно оказалось невыполнимо!

— Что это за желание? — страшась ответа, все же спросила Матушка.

И старик тихо ответил:

— Желание человека отдать свое счастье за счастье другого…

* * *

К ночи сильно похолодало. Камни покрылись изморозью, лужи сковал тонкий ледок. Бруни, кляня слабость и дурноту, брела домой, стараясь не наступать на обманчиво блестящего предвестника зимы: или провалишься ботинком в лужу подо льдом, или, не приведи Пресветлая, поскользнешься и крепко приложишься чем-нибудь полезным о мостовую!

Народу на улицах было немного. Большинство торопилось домой, особенно не глядя по сторонам и вожделея теплого очага и кружек с горячими напитками. Один из прохожих грубо толкнул Матушку плечом. Она едва не упала. Сердито обернувшись, разглядела фигуру высокого и сутулого мужчины, чуть повернувшего голову в ее сторону. В безмолвном жесте было нечто угрожающее и знакомое: сочетание явно не в пользу молодой женщины на темной городской улице. Судорожно вздохнув, Матушка ускорила шаги, затем побежала, спиной ощущая явный интерес незнакомца, не слыша вкрадчивых шагов, но с ужасом догадываясь, что он двинулся следом.

Он настиг ее на совершенно пустой улице Колокольчиков, грубо развернул, толкнул в подворотню и прижал к стене, шаря по телу руками. Навалился, дыша в лицо недавно съеденным ужином. Вырвал сумочку, взвесил на ладони, не глядя, сунул на пазуху. И вновь навис, недобро улыбаясь.

— Ну что, узнала меня, маленькая сучка? И где же твой щеночек сейчас? Почему он не заступается за тебя? Ведь не заступается, нет? — он огляделся, будто ожидая увидеть вокруг толпу. — Люди, ау? Где пес? Нету пса! А это значит…

Слабый свет, попадающий в подворотню с улицы, выхватил скуластое лицо с высокими надбровными дугами и залысинами. Бруни узнала его. Это был тот самый вор, что украл кошель вдовы старика Рашписа, а потом чуть не попался страже в трактире, но ушел оттуда благодаря доброте хозяйки!

— Забирай сумочку и уходи! — сказала Матушка, пытаясь не допустить дрожи в голосе. — Разве ты не должен мне свободу?

— Благородная, да? — съязвил вор. — Надо же, она второй раз меня отпускает! А, может быть, — он придвинулся ближе, и Бруни ощутила его елозящие бедра на своих, — я не хочу уходить?

Матушке было страшно, очень страшно. И самое плохое — она не знала, что сказать человеку, в котором не осталось ни совести, ни чести… Хотя, быть может, их никогда и не было!

— Пожалуйста… — тихо попросила она, упираясь ладонями ему в грудь и пытаясь оттолкнуть, — прошу тебя, отпусти…

Сердце заходилось паникой. Этот мертвенный свет, черные стены, будто провалы в реальности. Это кривящееся похотливой ухмылкой лицо и… холод металла, коснувшегося кожи.

Бруни замерла.

— Испугалась, сучка? — прошипел вор, держа руку с кинжалом у ее живота. — Сейчас я в своей силе, а не ты! И я решаю… оставить тебя в живых! Но сначала ты сделаешь все, что прикажу!

— Нет! — вскинулась она.

И завизжала от неожиданности и испуга, увидев безмолвно подходящую к нему со спины тень с горящими в темноте глазами. В то же мгновенье мужчина с воплем повалился на землю, перехваченный за ноги зверем, больше всего напоминавшим огромного лиса. Его великолепная шерсть красно-рыжего цвета с одного бока переливалась от света уличных фонарей, словно волшебная, а с другого казалась черно-бурой, как у медведя. Уши, губы и глаза были обметаны черным, будто покрашены, а пышный хвост натянулся струной, напряженно подрагивая черным кончиком.