Золушки из трактира на площади

— Вы позволите, — дождавшись, пока следователь закончит заполнять протокол, спросил Лихо таким тоном, будто приказывал, а не просил, — я отведу девушку домой? Во избежание, так сказать…

Тот, кивнув, протянул бумагу Бруни.

— Читайте, подписывайте и идите.

После вмешательства целителя Матушка чувствовала себя лучше, чем утром. Даже затянувшийся, но до сих пор ноющий порез на животе особенно не беспокоил. Однако едва она принялась читать, голова закружилась, а буквы лягушками запрыгали по листу. Полковник отобрал у нее бумагу, прочитал, кивнул.

— Все верно. Подписывай, маленькая хозяйка!

Во взгляде Лайло промелькнуло удивление.

Матушка кое-как расписалась, плотно запахнула плащ, стремясь скрыть изуродованное платье.

Когда они выходили, следователь окликнул ее спутника. Тот обернулся, будто ждал этого. С мгновение оба меряли друг друга взглядами, и Бруни не могла отделаться от ощущения, что их мысли в эту минуту — об одном и том же. А затем Лайло спросил:

— Так ничего и не выяснили с тех пор?

Лицо оборотня потемнело. Он резко мотнул головой и молча вышел. Прошел караульную, рывком распахнул дверь на улицу и лишь здесь остановился, с шумом втягивая воздух точеными ноздрями.

Впервые видя его в таком состоянии, Матушка ужасно испугалась. Несмотря на всю неоднозначность характера, Лихай Торхаш Красное Лихо стал для нее незыблемой истиной бытия, такой же неизменной, как небо или океан. А сейчас он дрожал, словно готовая вот-вот порваться струна.

Поколебавшись, Бруни робко положила ладонь ему на плечо и… впервые назвала по имени:

— Лихай…

На его щеках ходили желваки, так крепко он сцепил челюсти. Он и ответил, не расцепляя их, сквозь стиснутые зубы:

— Дай… мне… минуту…

Не решаясь отнять руку, Бруни принялась тихонько гладить его по рукаву куртки. Ей показалось, что его мышцы, ясно ощутимые под тканью, словно из стали отлиты.

Лихай, наконец, расслабился. Повел на нее глазом. Невесело поинтересовался:

— Испугалась, маленькая хозяйка, однако ни о чем не спросила… Почему?

Матушка пожала плечами. У всех были тайны, но каждый имел выбор — с кем ими делиться и делиться ли вообще…

На морозном воздухе ее вновь начало знобить. Заметив это, оборотень быстрым шагом направился за угол, кинул через плечо:

— Жди здесь!

А через минуту на освещенном пятачке перед околотком появился рыжий зверь. Выразительно кивнул себе на спину и улегся на землю, ожидая, пока Бруни сядет на него боком — верхом не позволяло платье. Когда он поднялся, Матушка охнула и невольно засмеялась, цепляясь за густую шерсть. Оборотень подкинул ее, устраивая поудобнее, и неспешно порысил прочь. От его широкой, как скамья, спины, веяло жаром. Для Бруни это оказалось очень кстати. Пригревшись, она разглядывала редкие снежинки, видимые в свете фонарей, и размышляла о том, что когда-нибудь Красному Лихо захочется самому рассказать о произошедшем в давние времена между ним и следователем Лайло. И тогда он поведает об этом ей — лучшему слушателю и… своему другу. И о чем бы ни был этот рассказ, на сердце у нее станет тепло от его откровенности.

Торхаш, проводив Матушку до двери, заходить не пожелал и скрылся в темноте, выразительно поглядев на обрывок платья, выглядывающий сквозь прорезь плаща. Бруни плотно его запахнула, и никто ничего не заметил, кроме бледности ее лица и испарины, вообще-то свойственной болящим.