Золушки из трактира на площади

Рана моя оказалась не смертельна, однако обширна и кровава. Видимо, поэтому товарищи сочли меня мертвым. Для возвращения на родину я был слишком слаб и не имел средств, а мое выздоровление шло медленно. Больше всего со мной возилась младшая дочь Дамар-Ти — Илина. Ей только исполнилось пятнадцать… Именно ее пение я слышал, когда впервые пришел в себя. Смешливый ребенок с волшебным голосом — она неожиданно поселилась в моем сердце, заставив забыть о Ласурии, возвращении домой… о тебе. Что ждало ее, если бы я не появился в ее жизни? Младшие дочери местных семейств никогда не становятся хозяйками в доме отца, от них стремятся избавиться, как от лишних ртов, продавая в дома будущих женихов сначала в качестве прислуги, а затем, после исполнения определенных ритуалов и полной выплаты выкупа — жены. Когда Дамар-Ти увидел нашу сердечную тягу друг к другу, он не был против, но предупредил, — реши мы пожениться, нам придется уехать и искать собственные счастье и достаток. Я не колебался ни минуты — любовь к Илине пылала в моем сердце, я жив остался благодаря ей! Признавшись Кафалю в том, что был женат в Ласурии, я с ужасом ждал его ответа, однако старик посмеялся надо мной. „Глупы мужчины, отдающие жизнь одной женщине, — сказал он. — Когда — нибудь ты и сам поймешь это, Ральфи! И когда поймешь — Боги не воспротивятся твоему желанию иметь вторую, третью, четвертую жену. Так что по нашей вере ты не грешишь, уже имея двух жен. Вот только перед Богами и людьми моя Илина навсегда останется для тебя первой! Но… достоин ли ты нашей веры?..“ Мудрый Дамар-Ти помог мне изучить священные тексты и пройти обряд посвящения. Больше я не поклоняюсь Пресветлой, моя Брунгильда, но нахожусь под защитой Крейского пантеона. Когда Илина разделила со мной ложе, как моя жена, я ощутил довольство и покой, каких никогда не чувствовал в Вишенроге! Посовещавшись, мы отправились искать счастья в Крей-Тон…

С тех пор минуло больше пяти лет. У нас небольшая лавка со сладостями, дом, сад, и двое мальчишек-сорванцов. Мы всего добились своими трудами! Умирая, Кафаль благословил нас, сказав, что не жалеет о своем решение позволить дочери выйти замуж за чужеземца. Все желаемое нами сбылось! Но… Недавно снова открылась застарелая рана. Открылась, и не желает заживать, доставляя мне невыносимые мучения. Призванный знахарь, изучив природу болезни, пояснил, что рана здесь не при чем. „Так грызет совесть Рафарин-Ти, — сказал он. — Вспомни, что плохого ты сделал в жизни?“. Разговор с ним заставил меня задуматься. И я понял — мысли о тебе не дают мне покоя! Я должен был стать тебе опорой, но судьба разлучила нас.

А теперь я перейду к главному.

Срок давности возвращения в Ласурию для меня истек, и теперь, вернись я — буду объявлен изменником Родины. По этой причине я не смогу попасть в храм Пресветлой, чтобы дать тебе развод! Но я могу дать тебе кров и семью, которых, уверен, у тебя нет. Хоть ты и войдешь в мой дом второй женой, Илина примет тебя, и вы подружитесь. Моя жена — сердечная и мудрая женщина, и скоро ты сама в этом убедишься. Продавай имущество — и приезжай! Мы заживем счастливо, и я надеюсь, здоровье еще позволит тебе иметь детей! Ведь именно в них и в жизни рядом с мужем — счастье любой женщины! Надеюсь на твой скорый ответ!»

В письме была приписка: «Ответное письмо лучше отправить простым пешим почтарем — так дешевле!»

Бруни остановилась у окна. На грудь будто положили каменную плиту, не дающую вдохнуть. Она бездумно смотрела на снег, ровным слоем засыпающий площадь. Квартал Мастеровых проснулся — проезжали туда-сюда груженые телеги, рачительные хозяева уже прикрыли грузы кусками мешковины от снега, проходили люди: ремесленники, спешащие в мастерские, хозяйки, торопящиеся на рынок. Из здания гильдии вышли несколько молодых прачек. Громко смеясь, закружились под снегом, раскинув руки, начали бросаться легко слипающимися снежками в прохожих. Кто-то ответил, и через мгновение уже вся площадь представляла собой поле снежной битвы. Тут кто-то ругал хулиганов, почем свет стоит, там — хохотал белозубо и подзуживал противоборствующие стороны.

А Матушка, вцепившись сведенными судорогой пальцами в подоконник, размышляла, как жить дальше. Так тяжело оказалось слышать голос из могилы, тащить оттуда воспоминания, будто куски холодного склизкого желе, снятые с ледника. Она почти забыла о жизни с Ральфом, не вспоминала его глуховатый голос, поющий песенки, когда муж стоял у плиты или был занят каким-нибудь другим делом, жар его тяжелого тела, регулярно наваливавшегося на нее для исполнения супружеского долга, привычки… Будто и не было в ее жизни этого мужчины, а был лишь Кай — первым и единственным! За что она, Бруни, так провинилась перед Богиней? Неужели лишь за то, что спасла любимого от страшной участи?

«Работа…»