Золушки из трактира на площади

Бруни провожала их взглядом до тех пор, пока они не исчезли за поворотом улицы. Постояла несколько минут, не в силах сдвинуться с места. А после спохватилась — нельзя давать отчаянию пригибать себя к земле, заковывать в цепи, замораживать! Пусть Кая больше нет в ее жизни — но он в ней был, и сама жизнь продолжается: из трактира пахнет вкусностями, выходят смеющиеся довольные посетители, площадь звенит детскими голосами, а Весь с друзьями в своей комнате уминает вафли и радуется тому, что, наконец, познакомил их с той, которая заменила ему семью!

Матушка поспешила в трактир, как в родные объятия.

Едва она пришла, повар передал ей горячий привет от Ваниллы и записку, занесенную Дрюней, который уже отбыл во дворец. «Все у меня хорошо, отлежала бока! — писала подруга. — Наедаю щеки — жру постоянно, целитель говорит, это из-за какой-то нервической грядки, а вовсе не из-за ребеночка. Поскольку тебе вносить малыша в Храм, Брунька, помогай мне придумывать имя! И пришли мне мерзавчиков из сегодняшней партии! Они такие вкусные!»

Записка заставила улыбнуться. Брунгильда была подружкой на свадьбе Ваниллы, а теперь должна была стать Храмовой матерью их с Дрюней отпрыска, продолжив старинный обычай, по которому первый раз в Храм ребеночка заносила не родная мать, а та, кого она называла себе подменой на случай, если с ней что-нибудь случится.

Матушка поднялась на второй этаж и заглянула к Весю.

— Чего вы дома сидите? — поинтересовалась она. — На улице так хорошо — не холодно и снежок падает.

— Матушка Бруни верно говорит! — вскакивая на ноги, сказал Рахен, и Бруни подумала, что неожиданно обрела в его лице рыцаря без страха и упрека. — Айда на улицу!

Весь чуть задержался, провожая их глазами.

— Бруни, — сказал он, будто сомневался в чем-то, — наши-то, мастеровые, с ними не знакомы еще. А вдруг подерутся?

— Ты мне сказал, что в ответе за них, — ласково улыбнулась ему Матушка, — но ты прав, надо этот момент подсластить! Иди за мной!

Она спустилась в кухню, где стояли несколько блюд с уже готовыми вафлями.

— Берите и раздавайте прохожим, — Бруни кивнула на вафли.

— Как — раздавать? — удивился Рахен. — Бесплатно?

— Бесплатно, — твердо кивнула Матушка. — День такой сегодня — для добрых дел! Не забудьте детей, которых встретите, нищих у храма и квартальных вдов — Весь знает, где они живут.

— Блюда верните, клыкастые! — закричал им в спину Пип, когда мальчишки, зачирикав воробьиной стаей, подхватили тарелки и резво понеслись на улицу. Посмотрел на Бруни с любовью в глазах и неожиданно грозно рявкнул:

— А теперь хватит ерундой заниматься! У нас — мерзавчики! Пит? Пи-и-ит! Тесто подошло!

— Иду, мастер! — отозвался Конох, появляясь из-за занавески и потирая руки. — Эх, сейчас разойдусь — не остановите!

Бруни отломила кусочек вафли и задумалась о том, куда лежала дорога красноволосого оборотня. А еще о том, что даже если любимый навсегда исчез из ее жизни — в ней останется его друг. Его… и ее. Навсегда.

— А чего он приходил? — вдруг спросил Пип. — Чего хотел?

— Ничего особенного, — пожала плечами Матушка. — Пиппо, налить тебе морсу?

* * *

Спустя неделю зима вступила в свои права — по Вишенрогу с гиканьем и воем гулял ветер с моря, с неба сыпалась белая крупа, и у стен домов наросли кучи снега, сгребаемого с тротуаров. На площади Мастеровых из него построили горку, залили водой, и вот уже улицы оглашались звонкими голосами детей, спешивших покататься.

Бруни слышала гомон отдаленно, существуя, как в тумане — все дни напролет они с Пиппо делали булочки, булочки, булочки. Приглашенные на свадьбу во дворец почти все прибыли, увеселения уже начались, и гости пили и закусывали, закусывали и пили — как выражался Дрюня. Мерзавчики пользовались у гаракенцев оглушительным успехом. Партии лакомства теперь отправлялись во дворец дважды в день — утром и в обед.

В один из вечеров Матушка вдруг вспомнила про письмо от мужа, о котором забыла напрочь в эти суматошные дни. Перерыла всю постель, где вроде бы его оставляла, залезла в комод и проверила туалетный столик — оно как в воду кануло. О важных вещах Бруни никогда не забывала, да и вообще на память жаловаться возраст не позволял, и оттого задумалась — неспроста та сыграла с ней дурную шутку. Не лежала душа к Ральфу Рафарину, да и стала бы она ластиться к другому после Его Высочества Аркея, наследника престола, герцога Тимьяшского и Веземского, владыки Горной обители и Семи островов?.. Бруни подходила к окну, смотрела на падающий снег, качала головой и кусала губы. И сама себе тихо отвечала: «Нет!»

Чтобы не терять время на дорогу домой и обратно, Пип временно переехал жить в трактир. Кухня оживала теперь на два часа раньше положенного, а очаг в ней вообще не гасили, не желая упускать так любимое тестом тепло. Ванилла рвалась вместе с ним, но спать у Бруни уже было негде, пришлось Старшей Королевской Булочнице, прибывающей на покое, остаться дома под присмотром тетки-кремня Аглаи и любимого мужа.