Зорге. Под знаком сакуры

Секретарша, засекшая реакцию полковника, сжала в щелочки прекрасные глаза-черешенки, она понимала Осаки и смеялась над ним — впрочем, лицо ее оставалось бесстрастным, так что смеялась она или нет, постороннему человеку понять было не дано. Но полковник Осаки понял красивую секретаршу, раскусил ее.

Через несколько минут на столе у секретарши звякнул электрический звонок, и она поклонилась полковнику:

— Проходите, пожалуйста!

Доихара сидел за длинным столом, украшенным двумя бронзовыми фигурками властителей зверей — льва и львицы, грозные фигурки эти Доихара приобрел в Китае, и с тех пор они сопровождали его, были настольными амулетами, помогали выстраивать шахматные партии и просчитывать ходы. Увидев полковника, Доихара улыбнулся, широкий, расплющенный, как у африканца, нос его сделался еще шире — ну совсем старый негр! А может, и не очень старый.

Не так давно Доихара провел в Маньчжурии блестящую операцию, создал там автономное правительство, подобострастно смотревшее в рот японцам, вывез из Тяньцзиня в Мукден бывшего императора Китая Генриха Пу И, верно рассчитав, что во главе Маньчжурии может удержаться только один человек — Пу И, и народ послушается его. Так оно и получилось.

Доихара подготовил убийство диктатора Чжана Цзолиня, устроив диверсию на Южно-Маньчжурской железной дороге, которая стала поводом, чтобы в Маньчжурию вошли японские войска…

В общем, много чего было на счету генерала Доихары, и все вызывало ныне у Осаки восторг.

Увидев гостя, Доихара приветственно приподнял над столом руку.

— Ну, говори, с чем пришел? Нераскрытые шпионы тебе по-прежнему не дают покоя? — Доихара обнажил в улыбке неровные желтоватые зубы, будто не знал, с чем же к нему может пожаловать начальник токийской контрразведки.

— Не дают, данна-сан. — Осаки улыбнулся ответно — широко, зубасто, подумал, что если Доихара со своей пастью тянет на полновесного людоеда, то Осаки пока еще может претендовать лишь на роль подручного, этакого человека на подхвате, ему еще учиться и учиться у Доихары.

— Что же ты сделал для того, чтобы поймать врагов Японии?

— Все, что было в моем арсенале, использовал, но, к сожалению, ни разу не вышел на след.

— Умная группа, толковый руководитель, качественная техника под руками, плюс немного везения, вот они что хотят, то и делают с тобой.

Осаки поежился: слова Доихары были неприятны для него. Он виновато опустил голову.

— Ладно, рассказывай, что намерен предпринять дальше?

— Ясно, что за передатчиком сидит не японец — кто-то из европейцев…

— Верно, — Доихара одобрительно наклонил голову.

— Сегодня, данна-сан, я поднял карточки всех европейцев, которые приехали к нам в последние годы, и дал их просеять аналитическому отделу…

— Результаты уже есть?

— Пока нет, но скоро, надеюсь, будут. — Осаки сделал полупоклон в сторону генерала. — Потом, что останется на дне сита, мы просеем снова. Посмотрим, что останется на дне, и займемся оставшимся…

— Верный ход, доктор Осаки. Держи меня в курсе.

— Обязательно, данна-сан.

— Но это еще не все.

Осаки согнулся вновь, всем своим видом показывая, что готов слушать глубокоуважаемого Доихару столько, сколько тот посчитает нужным, улыбка, плотно приклеенная к его лицу, расширилась.

— Готов выслушать любой ваш совет, данна-сан.

— В Германии фирма «Сименс» начала выпускать передвижные пеленгаторы. На автомобильном ходу. Это очень удобно. Я договорюсь с военным министром — нам надо купить две-три такие машины. Японии они всегда понадобятся, не только сегодня, — глубокомысленно произнес Доихара.

— Я буду очень признателен вам, данна-сан.

Доихара погладил ладонью одного льва, потом другого, бронзовые львы присмирели на столе и сделались ручными, глаз генерала, за бликами, размытыми на стеклах очков, не было видно, — произнес милостивым тоном:

— Можешь идти, полковник.

Осаки вышел из тяжелого мрачного здания на улицу, в душный влажный вечер — день кончился на удивление быстро, — обмахнулся платком, будто веером. В воздухе плавал аромат цветов, смешанный с духом бензиновой гари, автомобильного выхлопа и жженой вонью стершихся при торможении резиновых покрышек; казалось бы, горелая резина должна была забить все остальные запахи, съесть их, но аромат цветов растворил в себе и этот вонючий дух. Осаки подтянулся, проверил, все ли пуговицы застегнуты на мундире, ладно ли сидит на нем перевязь с саблей. Доихара поможет ему, и это очень важно.

Сделав знак водителю, чтобы тот следовал за ним, Осаки, обмахиваясь платком, неспешно двинулся вдоль тротуара, четко печатая шаг кожаными подошвами своих сапог, внимательно оглядывая лица идущих навстречу людей. Иностранцев среди них не было. Ни одного.

Лица же соотечественников ничего хорошего в себе не содержали, они заставляли настораживаться: хмурые, с тревогой, застывшей в глазах, недовольные, в лучшем случае — просто озабоченные, с плотно сжатыми губами… И — ни одной улыбки, ни одной доброй искорки во взгляде. Полковнику захотелось плюнуть себе под ноги — лица соотечественников ему не нравились.