Зорге. Под знаком сакуры

— Так и поступлю, Рихард, твоя рекомендация для меня — закон.

Еда на столе была сменена целиком — подали куски кальмаров, обжаренных в сочном вкусном кляре, потом рыбу, креветки, грибы, корни лотоса, стручки фасоли, все вызывало аппетит, под пиво шло великолепно, даже сдержанный Эйген реагировал на это и громко чмокал губами, Хельма восторженно ойкала и взмахивала руками.

Хорошо им было.

Новость, которую Зорге услышал от Эйгена, раскаленным гвоздем засела в груди, по-прежнему мешала дышать — ведь японцы засекли передатчик Макса и охотятся за ним. Надо отдать должное Максу — он действует по-умному, два раза подряд с одного и того же места передачи не ведет, каждый раз меняет пароли и шифры — прочитать текст совершенно невозможно… Но хоть и осторожен Макс, а придется ему быть еще осторожнее — сделаться вообще невидимым, бестелесным…

— Ну и что же ты решил насчет радиопеленгаторов? — вспомнив о разговоре, как бы невзначай спросил Зорге.

— Пока размышляю. Радиопеленгаторов не хватает и в Германии, без них разную красную нечисть не задушить, но если в посольство обратится не какая-нибудь мелкотравчатая сошка, а, допустим, военный министр, технику придется поставить. Иначе возникнет мнение, что мы не придерживаемся параграфов пакта, не выполняем их. — Отт говорил пространно, любуясь своей речью, словами, наслаждаясь трогательной тишью озера, Зорге молчал и, сосредоточенно посасывая трубку, слушал его, думал в Максе, о Бранко, о Кате, о будущем своем…

Будущее было туманно — ничего не видно в непрозрачных клубах, только горло около кадыка придавливает что-то тугое, чужое — придавит и отпустит, придавит и отпустит… Словно Зорге был мышкой, а с ним играла кошка.

На прощание вновь пили подогретую водку — саке было высочайшего качества, двойной перегонки, вкуса почти не имело, но было крепким.

Когда выбрались из лодки на деревянный настил и решили постоять несколько минут, чтобы попрощаться с озером, Хельма прижалась к Рихарду и прошептала:

— Очень неплохо было бы вернуться сюда вновь. Вдвоем.

Отт стоял рядом и, кажется, все слышал, он даже дернул нервно одним плечом, но Хельма не обратила на него никакого внимания: муж знал о ее отношениях с Рихардом, и они давно это обговорили. Хельма заявила Отту, что, если он не даст ей волю в действиях, она от него уйдет…

В невидимой ночной тьме все чаще и чаще раздавались рыбьи всплески, форель вышла на охоту, иногда раздавался тяжелый громкий шлепок, и все вокруг замирало на несколько мгновений — мелюзга переставала суетиться и напряженно слушала озерное пространство, боясь шевельнуться, средняя рыба тоже замирала, опасаясь налета крупных экземпляров, некоторое время все находилось в режиме равностояния, дышало едва-едва и трепетало от страха, а потом возня «Кто кого съест?» затевалась вновь.

Со стороны Фудзиямы принесся щекотный прохладный ветер, взвихрил над головами людей небольшое облако, растрепал его на мелкие клочья и утих.

— Давай вернемся сюда через некоторое время вновь, Рихард, — шепотом попросила Хельма.

— Посмотрим.

— Я этого очень хочу.

Катя Максимова получила от Рихарда письмо. И не одно. В Гонконге состоялась встреча связников — из Токио на пароходе приплыла Анна Клаузен с целой сумкой шифрованных бумаг, что, кстати, было очень опасно везти, но выхода не было, из Москвы на встречу с ней прибыл маленький шустрый Пауль Ахт.

Он за прошедшие годы не изменился совсем, как был мальчишкой, так мальчишкой и остался, этот славный Пауль. Среди почты, переданной Ахтом в Гонконге, были письма к Зорге от жены, в свою очередь, Ахт увез два письма Рихарда Кате.

Почта эта работала безотказно.

«Милая моя Катюша!

Наконец я получил о тебе радостную весть, мне передали твои письма. Мне также сказали, что ты живешь хорошо и что получила лучшую квартиру. Я очень счастлив всем этим и невероятно радуюсь вестям о тебе.

Единственное, почему я грустен, это то, что ты одна все должна делать, а я при этом не могу тебе чем-либо помочь, не могу доказать свои чувства к тебе. Это грустно и, может быть, жестоко, как вообще наша разлука…»

Строчки перед Катей расплывались, делались влажными, ползли вначале в одну сторону, потом в другую — как бы ей хотелось сейчас очутиться рядом с Рихардом, даже горло сдавливало, и виски сдавливало, но чего не дано было, того не дано — они находились все это время не то чтобы в разных точках земли, а на разных землях, даже, кажется, находились в разных измерениях, от нее до Рихарда было очень далеко, а от Рихарда до нее — еще дальше, и Катя это понимала. Умом понимала, но не сердцем. Сердце так не считало.

«Но я знаю, что существуешь ты, что есть человек, которого я очень люблю, — писал Зорге, — и о ком я здесь, вдали, могу думать, когда мои дела идут хорошо или плохо. И скоро будет кто-то еще, который будет принадлежать нам обоим».