Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

— Узнал — удивительно… — сказал Петр, с восхищением глядя на поджавшего уши сенбернара.

— Да какой там — узнал… Вчера заехал к нам один старый знакомый… — язвительно усмехнулся доктор. — Угораздило беднягу надеть белый костюм! Вы бы видели, на кого он стал похож, когда я вел его к воротам! Таксист отказывался сажать в машину — боялся испачкать сиденья.

Все обменялись рукопожатиями. Поблескивая скрытными выцветшими глазами, доктор представил Петра супружеской паре. Оба средних лет, принаряженные, оба работали в мэрии — на каких именно должностях, Петр пропустил мимо ушей.

Они прошли к дому. На пороге гостей ждала жена доктора в кружевном переднике, как всегда счастливая, когда к ним кто-нибудь приходил в гости. Однако в постоянстве домашних обычаев проглядывало что-то не менее печальное, чем в уставших от всего на свете глазах хозяина.

И не успели все войти в гостиную, как показался еще некто — приземистый старик в очках с изрытым морщинами лицом, — заглянувший судя по всему случайно. Доктор отрекомендовал гостя «коллегой, злостным конкурентом и главнокомандующим среди местных коллекционеров». Борясь с одышкой, старик-главнокомандующий оглядывался по сторонам и улыбался, демонстрируя желтые зубы.

Хозяева предложили ему остаться на ужин. Тот начал было отказываться, неуклюже топтался в передней, многозначительно, с понимающим видом кивая почему-то Петру, а не другим, — с вами, мол, всё понятно… — и, в конце концов, куда-то позвонив, приглашение принял.

Петр догадывался, что, несмотря на то, что возрастом своим он более чем уступает всем присутствующим, именно он и является почетным гостем, отчего впору было почувствовать себя нелепо. Однако после второй дозы дорогого виски, который хозяйка настойчиво пыталась подлить в его тяжеленный хрустальный стаканище, словно пыталась этим способом развязать ему язык, он почувствовал себя лучше и в душе даже упрекал себя за нерадивость. Хозяева, супружеская пара и корявый старик-доктор, нагрянувший без приглашения, дружно цедившие белый портвейн, — все они были добродушными, гостеприимными провинциалами, ничего не ждавшими в ответ на свое радушие.

Старик Обри — так звали пожилого доктора-коллекционера — поначалу сидел как воды в рот набрав, по-старчески пыхтел, обводил присутствующих тяжелым взглядом. Глаза его, сильно увеличенные из-за толстых линз очков, казались недобрыми. Петра сразу же удивила бесцеремонность, с которой старик уселся в кресло, стоявшее на самом видном месте салона, вцепился в подлокотники и пребывал в полном безразличии к болтовне хозяев. Он смотрел на них с таким видом, будто вот-вот встанет, пошлет всех куда подальше и отправится своей дорогой.

Когда же доктор-коллекционер взял слово, он без стеснения избрал себе в собеседники одного Петра. В его необычной манере изъясняться — анормально складно и совершенно не обращая внимания на реакцию собеседника — проглядывала какая-то одержимость. Старик плел что-то пространное о «чистом искусстве», о критериях в оценках, какими привык руководствоваться при выборе новых картин, об «универсальности» образа, основанной на «незавершенности» линий и на необходимости «оставлять образ открытым для толкования»…

Увлеченный не своей профессией — он как-никак был врачом, — а своим хобби, да еще и помешанный на современной живописи, доктор-коллекционер производил впечатление законченного оригинала и циника. Однако по лицам присутствующих Петр понял, что чудачества гостя никого здесь не удивляют.

Улучив удобный момент, докторша сорвалась с канапе и помчалась заниматься ужином. Хозяин, всё это время орудовавший щипцами в горящем камине, подлил портвейна паре из мэрии. И муж и жена цедили не столько портвейн, сколько саму, казалось, атмосферу, впитывая ее с наслаждением, буквально по капельке, но при этом они не могли скрыть своего недоумения: не всё здесь обстояло обычно и для них…

Старик Обри продолжал разглагольствовать и за ужином. Одолев кусок сочной ягнятины, которая, по мнению хозяйки, оказалась недостаточно хорошо пропеченной, он вернулся к тому, с чего начал — к своим картинам, но теперь решил взгреть за что-то хозяина. Он упрекал доктора в том, что, оказавшись зачинателем местного проекта по размещению монументальных скульптур вдоль автомобильных трасс района — дабы бетонный монумент на плато д’Асси, тот самый, изображавший вакханалию, что заставлял новоприбывших замедлять шаг от недоумения, не простаивал больше круглым сиротой, — доктор навязывает всем сомнительные принципы. Чихать, мол, я хотел на объективность в оценках! Лишь бы, мол, мне самому нравилось, а там пропади оно всё пропадом!

Хозяин недовольно косился на жену. Но и она не знала, как призвать к порядку распоясавшегося гостя.

— Где-то преобладает горный рельеф, где-то равнины, леса, — сказал Петр примирительным тоном, пытаясь разрядить атмосферу. — Язык и форма самовыражения не могут быть везде одинаковыми. Они должны быть разными.