Атаман Устя

— А съ дураками еще лучше дло имть и легче орудовать! добавилъ Орликъ; но дерзость сошла съ рукъ — непонятая.

Ввечеру, при вторичной бесд, капралъ уже просто влюбился въ Орлика.

— И подумать, что это разбойникъ, душегубъ, думалъ онъ засыпая; просто нашъ дворовый, въ род батюшкинова дозжачаго, балагуръ и умница… а разсказываетъ толково, не хуже моего дядьки Терентьича.

— Ну, счастье же намъ, Устя, думалъ и Орликъ, ворочаясь на земл въ безсонниц отъ радости съ боку на бокъ.

Невдалек, подъ деревьями, разлеглись рядами и храпли уже, давно спавшіе солдаты команды. Только этотъ народъ, въ особенности кто постарше, смущалъ Орлика; они были, знать, дальновидне командира, или чутье было у нихъ на лису-предателя, что явился къ нимъ изъ разбойнаго гнзда; они косились на Орлика, неохотно отвчали и сторонились. Если бы не Петрынь, котораго нкоторые изъ солдатъ знали еще съ Саратова, и если бъ не увренія парня, что Орликъ спасъ его отъ врной смерти и самъ теперь всей душой за нихъ будетъ орудовать, — то, по всей вроятности, дло бы Орлика не выгорло; впрочемъ, все-таки нашлось двое старыхъ служивыхъ, которые сказали юному командиру.

— А ты, Александра Иванычъ, ему палецъ въ ротъ не давай: они, низовцы, народъ озорной и продувной; православные, а хуже азіята: колдуны и отводныхъ длъ мастера, кожу сдерутъ съ живого — не услышишь и посл спохватишься.

— Что-жь онъ можетъ съ нами сдлать? спросилъ Засцкій;- какъ ему насъ надуть-то? въ чемъ?

Оба служивые отвчать ничего не нашлись.

— Да мы такъ это… значитъ! отвчали они и тоже пошли спать.

Рано утромъ, до разсвта, команда поднялась. Телги запрягли, котелокъ уложили, костеръ потушили, вс перекрестились, кто звнулъ, кто ругнулся, и команда двинулась. Петрынь сидлъ на телг въ обоз, ради уваженія, такъ какъ его лошадью замнили павшую.

Впереди халъ верхомъ капралъ, а около него Орликъ, въ качеств провожатаго. Они бесдовали о разныхъ предметахъ, и дворянинъ дивился, какіе бываютъ разбойники низовскіе — молодцы да умницы.

— А вдь твой конь краше моего замтилъ капралъ, весело улыбаясь;- мой срой мастью хорошъ, а твой — статьями.

— Мой и долженъ быть краше! отозвался Орликъ еще веселе. — Твой, баринъ, покупной, а мой ворованный. А у атамана такой Киргизъ есть, какого нту и въ Саратов.

Въ полдень, посл осьмнадцати верстъ ходьбы, былъ привалъ, за двнадцать верстъ отъ ущелья Козьяго Гона. Народъ пообдалъ и разлегся спать. Орликъ простился съ капраломъ и снова подтвердилъ вкратц все условленное.

— Быть теб, баринъ, въ самую полночь и ждать, а обозъ, пожалуй, тутъ оставить, чтобы не мшалъ. А при обоз человкъ десятокъ оставь; не ровенъ часъ, выищутся какія другія пташки, не наши встимо, да разграбятъ его, коли безъ охраны бросить. А теб, Петрынь, уйти обходомъ загодя и стать съ отрядомъ на камышинскую дорогу — ловить, а то и хлопать бгуновъ. Мы здсь ночью начнемъ пьяныхъ да сонныхъ вязать, предъ разсвтомъ ужь и покончимъ; а теб быть на Камышинк и ждать насъ. Когда мы придемъ въ Яръ, услышишь нашу пальбу, иди и ты якобы на сломъ, на крпость. Какіе и будутъ молодцы да ребятки въ Яр — вс попрячутся, какъ мы съ двухъ-то сторонъ ударимъ на поселокъ, уже ведя въ путахъ ихъ атамана и главныхъ озорниковъ. Не напутаете вы ничего?

— Какъ можно! Что ты! воскликнулъ Засцкій.

— Ни въ жизнь! подтвердилъ Петрынь. — Я въ полночь ужь буду съ ребятами его благородія на мст. Буду ловить да щелкать бгуновъ. А какъ проявитесь подъ Яромъ по утру, я и двину своихъ. Ты, знай только, въ Гон своихъ пошибче виномъ угости.

— Ладно; не учи ужь, не порти! сказалъ Орликъ. — Простите! Авось, Богъ милостивъ, мы, какъ дурней какихъ, блены облопавшихся, — всхъ отхватаемъ; что смху-то будетъ потомъ! воскликнулъ Орликъ. Завтра въ полдень ужь пиръ горой будетъ въ Устиномъ Яр и длежъ добычи! игралъ словами эсаулъ и захохоталъ незлобно, но раскатисто, какъ давно уже не смялся. Петрынь понялъ по-своему.

— Егоръ Иванычъ! шепнулъ онъ. Ты все-жь таки Устю не обидь, какъ словимъ. За что?..

— Ладно, ладно; тамъ видно будетъ, что съ кмъ учинить. Прости, баринъ.

Орликъ рысью двинулся по тропинк на Козій Гонъ.

— Ты отчего это за атамана просилъ? — не обижать? удивленно обернулся капралъ къ Петрыню, потерявъ уже Орлика изъ виду. Что теб онъ… плевать.

— За что его обижать, выговорилъ Петрынь, — онъ не такой… не простой атаманъ, а диковинный, вотъ что!

— Диковинный. Чмъ? Старъ больно?

— Ему девятнадцать либо двадцать годовъ минуло. Старъ?!

— Двадцать? Моложе меня. Полно? А я думалъ ему лтъ шестьдесятъ. Мн сказывали, что на низовьяхъ разбойникъ только въ эдакіе года въ атаманы приходитъ, какъ вотъ на служб царской въ генералы. А онъ молодчикъ?

— Да еще какой! шепнулъ Петрынь грустно.

— Я его повшу. Такъ указано! сказалъ Засцкій. Мн указъ — разбойниковъ, елико возможно, въ путахъ въ острогъ доставить; а тамъ ужь судьи да палачъ съ ними расправятся; а атамана повсить, для устрашенія, на мст.

Петрынь вздохнулъ и понурился… Чрезъ мгновенье крупныя слезы вдругъ выступили у него въ глазахъ, и онъ, быстро отвернувшись, отошелъ отъ капрала.