Читаем Беседы о литературе: Запад полностью

Так умирает Сократ. Но и на закате античной истории Плутарх очень похоже опишет нам смерть Катона Младшего. Приняв решение покончить с собой в условиях победившей диктатуры Цезаря, Катон, пламенный сторонник республиканского строя, у себя дома читает платоновский диалог «Федон». Как раз тот самый диалог, где рассказывается о смерти Сократа. Затем он ищет свой меч, который спрятал было от него сын, а его друзья в это время, не в силах сдержать слез, плачут. Уже на заре (оказывается, упоминание о том, что уже почти прошла ночь и наступает заря, вводится тоже для того, чтобы создать перед нашими глазами зрительный образ), сумев удалить своих друзей на несколько минут, Катон вонзает меч себе в живот и падает с кровати. Падая, он опрокидывает доску, которую использовал в качестве записной книжки. На шум прибегают его друзья, видят, что умирающий лежит в луже крови с вывалившимися внутренностями, но еще жив. Врач пытается ему помочь, однако Катон, придя в себя, отталкивает его, разрывает зашитую было рану и умирает. Картина эта, с одной стороны, нарисована в высшей степени патетически, с другой стороны – словно издалёка, со стороны. Что думает, что переживает Катон – об этом здесь не говорится ни слова. Читатель видит его как на картине: сначала – лежащего со свитком в руках, он читает Платона; затем с мечом; наконец, плавающего в луже крови, – но видит только со стороны. Он, Катон, молчит.

Тем не менее кое-что о психологии умирающего грека всё-таки нам известно. Смертельно раненный Сарпедон (это один из самых блестящих троянских воинов в гомеровской «Илиаде») скрипит зубами, раздирает пальцами окровавленную землю, а затем «околевает» – именно так говорится в «Илиаде», – словно бык, со свирепым ревом. В душе умирающих в гомеровских поэмах (об этом постоянно говорится) всегда закипает какая-то особенная злоба. И Гектор, собирающийся на бой с Ахиллом, во время которого он будет убит, здесь сравнивается со змием, который, извиваясь, подкарауливает человека у пещеры, «трав ядовитых нажравшись и черной наполняся злобой»[194]. Патрокл, умирая, проклинает Гектора и, предрекая ему скорую смерть, погибает. Сам Гектор, смертельно раненный Ахиллом, тоже умирает с проклятьем на устах. Затем злоба сменяется оцепенением, и человек в этот момент, я бы сказал даже, не умирает, а именно исчезает. На поле боя остается его труп, воспринимаемый уже не как человек. Это вещь.

Нечто подобное происходит и со средневековым рыцарем. Герои «Песни о Роланде» расправляются с маврами так же безжалостно, как у Гомера друг друга убивают греки и троянцы. Более того, бароны Карла Великого воюют с язычниками и поэтому со своими врагами ведут себя как-то особенно жестоко. Им кажется, что, очищая землю от язычников, они делают благое дело, они служат Богу. Зная, казалось бы, заповедь «не убий», они к язычникам ее не относят. По их мнению, убивать язычников – это подвиг, Божье дело.

Так, например, в «Песни о Роланде» Жерен убивает Мальпримиса из Бригаля: «Щит лопнул, разлетелся на куски. Конец копья через доспех проник». Мальпримис падает, и сразу же «душой его завладевает сатана». Так говорит поэт.

С таким же подходом к смерти язычника мы можем с вами встретиться и в «Повести временных лет», когда новгородский князь Глеб спрашивает у волхва, знает ли тот, чтó с ним будет сегодня. Волхв едва успевает ответить: «Великие чудеса сотворю»; князь тут же вынимает топор и зарубает им волхва. Как заключает свой рассказ летописец? «Так погиб он телом, а душою предался дьяволу». Картина абсолютно идентична той, что мы имеем в «Песни о Роланде».

Не отличаются от остальных героев из «Песни о Роланде» и сам Роланд, и его ближайший друг Оливье. Оливье, поняв, что умирает, стремится в последние минуты жизни поразить как можно больше сарацинов. «Крошит он врага и валит мертвеца на мертвеца», – так говорит поэт. Затем он зовет Роланда, но не на помощь, а с тем, чтобы он именно как друг побыл с ним в смертный час. Это уже какая-то новая нота в рассказе о смерти. Однако Оливье настолько возбужден, что и приблизившегося к нему Роланда принимает за врага и пытается его убить. И вот именно тут изменяется всё, буквально за одно мгновение. Поняв, что он кинулся на друга, Оливье начал плакать и, с любовью простившись с Роландом, «наземь лег он, в грехах, свершенных им, признался Богу». Сложив руки для молитвы и подняв их к небу, «он дрогнул и на траве во весь свой рост простерся; скончался граф и душу Богу отдал». Далее описывается, как плачет над его телом Роланд. Но битва продолжается.

Турпин, архиепископ, видит, что Роланду плохо, и спускается к ручью, чтобы дать ему напиться воды. Спускается к ручью, хотя сам смертельно ранен, поэтому «стоит каждый шаг ему огромного труда». И, не успев дать другу воды, Турпин умирает. Умирая, «он покаялся в грехах свершенных и обе руки к небесам простер, моля, чтоб в рай впустил его Господь».

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность
Словарь петербуржца. Лексикон Северной столицы. История и современность

Новая книга Наума Александровича Синдаловского наверняка станет популярной энциклопедией петербургского городского фольклора, летописью его изустной истории со времён Петра до эпохи «Питерской команды» – людей, пришедших в Кремль вместе с Путиным из Петербурга.Читателю предлагается не просто «дополненное и исправленное» издание книги, давно уже заслужившей популярность. Фактически это новый словарь, искусно «наращенный» на материал справочника десятилетней давности. Он по объёму в два раза превосходит предыдущий, включая почти 6 тысяч «питерских» словечек, пословиц, поговорок, присловий, загадок, цитат и т. д., существенно расширен и актуализирован реестр источников, из которых автор черпал материал. И наконец, в новом словаре гораздо больше сведений, которые обычно интересны читателю – это рассказы о происхождении того или иного слова, крылатого выражения, пословицы или поговорки.

Наум Александрович Синдаловский

Языкознание, иностранные языки