Беседы о литературе: Запад

Это огромная тема. Я Вам советую взять Кретьена де Труа (потому что много текстов этого писателя переведено на русский язык), взять какие-то легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Об этом, конечно, по-французски или по-английски гораздо больше литературы, но и по-русски ее немало. А сейчас у нас уже мало времени для того, чтобы ограничиваться этой одной темой. Я упомянул о Граале только по одной причине: для того, чтобы подчеркнуть эту черту средневекового мышления, когда вещь оказывалась чем-то понятным, в то время как евангельский рассказ не воспринимался. Времена изменились, и для нас с вами всё-таки пронзительнее всего и глубже всего повествует о подвиге Иисусовом именно Евангелие. Нам сегодня уже не нужен ни Грааль, ни другие реликвии, которые связаны с проповедью Иисусовой. Сегодня нам нужен евангельский текст. И он говорит нам о том, чтó делал и чему учил Иисус, и о том, как Он взошел на Крест, гораздо ярче, гораздо глубже любой вещи, любого священного предмета.

По поводу смерти Сократа. Он умирал, окруженный учениками, и последними его словами было упоминание о боге, об Асклепии…

Это ведь было что-то вроде шутки. Сократ уже было затих и ушел в себя, затем всё-таки повернулся к друзьям и произнес эти слова про петуха, которого нужно принести в жертву Асклепию. Петуха приносили в жертву Асклепию за выздоровление. Так что, я думаю, что здесь Сократ последний раз в жизни пошутил и затем, как говорит Платон, вновь закрылся и ушел в себя.

Мне кажется, всё-таки существует разница между святым Бернардом и святым князем Александром Невским. Если первый шел на покорение схизматиков, то наши святые защищали православие.

Прежде всего, святой Бернард никуда не ходил, и его роль в организации крестовых походов всё-таки преувеличена марксистскими исследователями, для которых он не был католиком, а был просто попом, и надо было показать, что от попов всё только плохое, – это во-первых. Во-вторых, я говорил о том, что вообще для Средневековья представление о ненасилии не было типичным, люди не могли до этого дойти. Понимаете, это был принцип, провозглашенный Богом на Синае, усвоенный Ветхим Заветом, но не воплощенный в жизнь, потому что мы прекрасно знаем, как там много убивают. Это был принцип, который Христос положил в основу Своей проповеди, прозвучавшей тоже с горы, Нагорной проповеди, и снова зарезервированный историей для будущего человечества. Но теперь, уже в XX веке, мы понимаем, что строить будущее можно только на путях ненасилия, хотя порой и сегодня бывает очень трудно идти путями ненасилия, идти путями мира.

[Просьба прокомментировать изречение апостола Павла]

Апостол Павел очень хорошо понимает то, чтó потом будет на долгие века забыто. Христианство первых веков всё-таки знает Иисуса Воскресшего. Как на Востоке, так и на Западе в первые века Христос – это прежде всего просветленный и воскресший Логос, Богочеловек, сияющий в лучах святой Пасхи и царствующий, сидя одесную Отца. Образ Иисуса Распятого, образ Иисуса, истекающего кровью, тот образ, который потом на Руси будет так близок святителю Тихону Задонскому, в первые века был чужд христианскому сознанию. Даже Данте, который жил, как известно, на рубеже XIV века, еще всё-таки знает Иисуса как Воскресшего и Царствующего и очень плохо чувствует, что такое Крест, Распятие, что такое опыт созерцания Иисуса, страдающего на Кресте. О Кресте замечательно говорит апостол Павел, об умирании и мёртвости Иисуса. Помните, как он восклицает: а я не хочу знать ничего, кроме Христа, причем распятого[196].

Об этом потом будет говорить на рубеже I и II тысячелетий монашеская литература. В Синайском патерике есть прекрасный рассказ о монахе, к которому пришли два его друга, тоже инока, сидели и разговаривали на разные темы, а он всё молчал. И тогда они спросили его: «Почему ты молчишь?» А он говорит: «Да потому, что я взираю мысленно на Крест и вижу на нем Распятого». Вот эта тема долгие века была закрыта. Может быть, и поэтому в те времена еще не было вполне осознано, что такое смерть. Лишь на рубеже Средневековья и Нового времени эта тема начинает раскрываться. Это к вопросу о том, что евангельская тема раскрывается во времени; она становится понятна, вернее, стала понятна человечеству далеко не сразу. Я уверен, что до сих пор есть еще в Евангелии и вообще в новозаветной вести какие-то пласты, которых мы с вами пока не коснулись. Какие-то моменты в тексте, которые прочитают наши дети, а может быть, внуки или правнуки.

Нужны ли усиленные молитвы за самоубийцу и можно ли за него молиться?