Спасибо Вам. Мне представляется, что то, чтó Вы сказали сейчас, чрезвычайно важно и чрезвычайно серьезно и глубоко. Потому что, действительно, говорить о каком-то духовном ренессансе в сегодняшней России можно только с очень большой натяжкой. Посмотрите на книги, которые продаются сегодня в магазинах; посмотрите на то, чтó издается, по тиражам. Литература христианская, причем не только православная, но и католическая, и протестантская, – вся христианская литература занимает ничтожно малый процент среди тех тиражей, которые сегодня заполняют наши книжные магазины и ларьки. В основной своей массе то, что печатается (а печатается то, что покупается), говорит не о Боге, а совсем о другом. Значит, сегодняшняя Россия идет по пути к язычеству, по пути, далеко не христианскому. И именно в силу этого мы должны, с одной стороны, анализировать ошибки прошлого, чтобы их не повторять, а с другой стороны, конечно же, держаться друг за друга. Потому что это чрезвычайно смешно, когда три христианина спорят до побеления губ в окружении трех тысяч людей, невероятно далеких от веры во Христа, никогда не державших в руках Евангелие и не испытывающих в этом никакой потребности. Мне очень больно смотреть на споры, конфликты, на бесконечные поиски компромата, на изучение буквально каждого слова, которое произносит тот или иной богослов для того, чтобы его уловить в какой-то ереси, для того, чтобы его обличить в неправославии… И это на фоне того, что нас чрезвычайно мало по сравнению с большинством населения, которому всё, что касается веры во Христа, абсолютно не нужно, это абсолютно не трогает людей. В этом смысле тоже наша эпоха во многом напоминает Средневековье, когда где-нибудь в Сорбонне, в Пражском или Саламанкском университете спорили между собой три профессора, в это время их вполуха слушали пятнадцать студентов, которые, в общем, были больше заняты своими любовными или финансовыми делами.
Но всё-таки вслушивались, повторяю – вполуха, но вслушивались в то, чтó говорят их профессора. А при этом население города, тысячи и тысячи людей были вне этих споров и этих проблем, и их религиозность сводилась к простому магизму. Понимаете, очень бы не хотелось, чтобы сегодня повторилось Средневековье у нас на Руси.
Да, во всяком случае, ситуация очень похожая на средневековую. Действительно, очень хороший и очень глубокий вопрос, потому что с целого ряда точек зрения XX век напоминает Средние века. Но когда я говорил о каком-то особом опыте открытия Бога в XX веке, я приводил слова апостола Павла о том, что сила Божия в немощи совершается, и говорил, что именно в XX веке они стали понятны. Именно XX век помог их осмыслить. Потому что таких христиан, какие жили в XX веке, человечество ждало веками. Подвижники XX века будто бы пришли из апостольских времен. Такие замечательные люди были во всех веках, но только их было мало. В XIX веке, в XVIII, XVII их было много меньше, чем в XX. Может быть, у нас сегодня меньше христиан, чем было в прошлые века, но больше удивительных подвижников. XX век принес Церкви очень много святых, очень много праведников, удивительных, светлых и чистых людей. Вот поэтому я говорю о том, что в XX веке Церковь открыла нечто такое, что несла в себе, этого не зная, все столетия.
10 февраля 1998 года
Мне хотелось бы сегодня вернуться к гамлетовскому вопросу. Почему Гамлету так плохо, так трудно жить? Почему он так мучается и так мается?
Для древности и Средневековья характерно представление о Боге как о внешней силе – силе милующей или карающей, но во всяком случае действующей извне. Христос воспринимается как Царь, воскресший и сидящий на престоле, царствующий над человеческим родом. А вот Гамлет и, наверное, вообще человек на рубеже XVI и XVII веков понимает, что эта внешняя сила бездействует. Если Бог – это внешняя сила, значит, Его нет. В мире царит совсем не Бог, а зло. Понимает это и литературный современник Гамлета – Дон Кихот у Сервантеса. Оба пытаются восстановить правду в том мире, где царствует зло, но при помощи силы. И кончается это либо смешно, как в случае с Дон Кихотом, либо трагически, как в случае с Гамлетом.