Давайте не будем приватизировать Пушкина, Достоевского и многих других. Мы, русские, по счастливому стечению обстоятельств оказались соотечественниками этих людей. Наша земля их вырастила, и наша земля подарила их всему миру, подарила всему человечеству. Так же как подарила всему человечеству Данте или Петрарку, Джотто или Фра Беато Анжелико Италия. Так же как Англия подарила всему миру Шекспира. И мне кажется, что сегодня мы больше должны думать о том, чтобы подарить хоть что-то другим, чем пытаться определить свою собственную идентичность, сохранить ее и не дать от нее другим ничего. А в Вашем вопросе вот эта мысль как-то прослеживается: он наш, он православный, не отдадим его другим. Нет, это всё-таки ложная логика.
У Данте удивительное вúдение Земли, которую он воспринимает как-то всю в целом, как что-то абсолютно внутренне единое и на самом деле очень небольшое. Сегодня, в XX веке, стало ясно, что Земля действительно очень маленькая, и мы с вами должны помнить, что если мы в середине века были одни русскими, другие французами, третьи итальянцами, четвертые немцами, пятые голландцами и т. д., то сегодня мы прежде всего земляне, мы прежде всего – все вместе, все без исключения – внуки Адама и Евы, выходцы из одной семьи и жители одной маленькой планеты.
Вы понимаете, ведь железный занавес невозможен не только сегодня, он не был возможен даже и в сталинские времена, потому что, между прочим, Данте Лозинский переводил в сталинские времена. Он не был возможен и в XVIII, и в XVII, и в XVI веке. В конце концов, о католической Флоренции рассказывал православным людям на Руси Максим Грек в Средние века, и если мы будем внимательно читать русскую литературу всех времен, то мы увидим, что никогда изоляционистская идея не была единственной, не была доминирующей. Да, всегда были среди нас изоляционисты, но всегда были среди нас и люди, абсолютно открытые миру, мировой культуре и мировому духовному опыту. Если человек не открыт, то он и Богу не открыт тоже. Это надо иметь в виду, это очень важно понять и почувствовать. Повторяю, что если человек не открыт
Да, спасибо Вам, но я всё-таки думаю, что православный священник может и должен говорить не только о том, как надо зажигать свечи и как надо говорить ектении. Я думаю, что православный священник может и должен размышлять и о мировой культуре, и о мировом духовном опыте, и о поэзии, и о музыке, и об искусстве. Понимаете, очень важно, чтобы мы имели возможность с Вами на достаточно серьезном уровне говорить абсолютно обо всём. Очень опасно загнать себя в гетто. А у Вас есть такая направленность в мысли, что лучше загнать себя в гетто: ничего не слышать, ничего не видеть, а только пытаться размышлять о том, что дозволено. Хотя совершенно неясно, кем и когда и при каких обстоятельствах дозволено. Потому что, как Вы знаете, отец Сергий Булгаков и отец Павел Флоренский, отец Василий Зеньковский и отец Александр Шмеман и многие, многие другие тоже были православными священниками. Но в своих книгах, в своих статьях они размышляли на самые разные темы, подчас абсолютно неожиданные. И никто им этого не запрещал, ни один из их правящих архиереев, ни один из их читателей. Ни митрополит Леонтий (Турке-вич), который был правящим архиереем у отца Александра Шмемана, ни владыка Евлогий (Георгиевский), который был архиереем у отцов Сергия Булгакова и Василия Зеньковского, никто другой! Поэтому давайте и мы не будем друг другу запрещать говорить на самые разные темы. И прежде всего говорить, конечно, о тех, которых можно назвать вечными спутниками и вечными учителями человечества, потому что именно таким был Данте Алигьери.
Я думаю, что просто-напросто надо больше говорить, говорить друг с другом, говорить по радио, говорить без радио. Насколько я знаю, за последние две недели в Москве очень многие взялись за Данте после той первой передачи, в которой я заговорил о «Божественной комедии», поэтому будем стараться просто-напросто больше говорить на эти темы, больше размышлять на эти темы.