Без зла

Желание быть не просто красивой, а божественно красивой, проснулось во мне лет в пятнадцать. Для пущей божественности я спёрла у мамы тюбик краски для волос «Топаз» и решительно покрасила свою гриву в благородный пепельный цвет.

Но что-то сразу пошло не так, и на выходе я получила цвет крыла врачующегося селезня. Антрацит с изумрудным отливом. 1990 год, провинция. Нет, конечно же, у нас во всю уже показывали «Прожектор перестройки» и всё такое, но основы школьной нравственности ещё не потеряли своих глиняных ног. Мама была вызвана в школу срочной депешей. То, что дочь свернула на кривую дорожку, ей объяснили быстро. Папа дома держал речь о «шалопутности» и рисовал картины моего падения столь изощрённым способом, что колония для несовершеннолетних там была не самым страшным местом.

Я почему-то не прониклась папиными пророчествами и через два месяца сделала себе «мокрую химию». Учителя поняли, что моё уголовное будущее не за горами, они бессильны что-либо изменить и отстали от меня.

И когда моя бывшая одноклассница Наташка окончила ПТУ, где готовили цирюльников, за дело мы взялись очень круто. Во-первых, решили сделать из меня скандинавскую блондинку. При помощи всем известной «Супры».

А так как тип моих волос Наталья определила, как «хвост монгольской лошади», то и средства для окраски потребовались лошадиные. В «Супру» безжалостной рукой брадобрея от Бога были добавлены сода и, кажется, уксус. Чтоб наверняка. Чтоб сразу, как лунь.

Лунь из меня не получился. Роскошный хвост монгольской лошадки смылся в канализацию. Растворились волосищи, как не было. Из зеркала на меня пялилось полулысое чудовище, с редкими пегими кустами на сожжённом черепе. Холерно-чум-ной барак. Наталья сбежала из цирюльни и полгода я её не видела. Волос отросло в два раза больше, гуще и выше, рука у Натахи лёгкая, не придерёшься. Но это через полгода. С тех пор я полюбила банданы.

Была я, конечно, потом уже и «белокурой Жази», что сделало меня похожей на свободную от предрассудков кавказскую девушку, и «бешеной морковкой», закрасив кудри белые хной, и любимая всеми директорами овощных баз краска «Рубин» мимо меня не прошла, это само собой. Цирюльникам в руки я, понятное дело, больше не давалась. Полагалась на себя.

Но до сих пор я никак не могу предугадать, в каком же цвете я предстану после очередного эксперимента. Прошлое не стучит пеплом «Топаза» в моё сердце, и я по-прежнему доверяю печатному слову на красочных коробках. В этот раз случилось «Ледяное какао». Ну, красиво же звучит, согласитесь! Поэтично и кулинарно, как мы все любим.

Ну и... Как обычно, что-то пошло не так. И мой нынешний образ — это «чеченская вдова». Не утилизированный факел. Любуюсь собой. Привыкаю.

Домовой

Мы в своих мегаполисах дожились уже до того, что и домовые по хрущобам перестали водиться. Вытолкали горожане безвинных страдальцев из своих жилищ звуками микроволновок и неспящими транспортными кольцами. Жилец этот домашний обитает только на «РЕН ТВ», да ещё на каком-то канале в виде нестрашных баек и плохо смонтированного видео.

Но стоит отъехать километров за тысячу от шумных магистралей, как вот они все родненькие, каждый на своём месте: Лешии по чащобам охотникам ноги ломают, кикиморы рыбаков под илистые каменюки утаскивают, домовые по крышам да подпольям шуруют по ночам, даже не пытаясь маскироваться под котиков. Всё взаправду, всё сурово, никто в их присутствии не сомневается.

Довелось тут на днях остановиться на ночлег в приличном с виду сельском доме. Хозяюшка за чаем, прознав, что я «женщина церковная», попросила помочь избавиться от напасти: «Замучил домовой, зараза. Днём спит, а по ночам шаманит по всему дому, хозяйнует, никакого покоя от него нет. Ни света не боится, ни знамения крестного, носится с какой-то детской погремушкой по полу и потолку, никакой управы на него».

Я посоветовала хозяюшке пройтись по дому с крещенской водой и молитвой и по возможности пригласить священника, чтобы он освятил дом.

Подруга моя, Ируська Скоробейникова, женщина верующая, но «не в эти бабкины сказки». Весь вечер уверенно доказывала нам с хозяйкой, что это, мол, всё чистая физика (усадка дома, отклейка обоев и северо-западный ветер перемен).

— Две тысячи лет от Рождества Христова, какие домовые?

— Да и правда, — ответили мы хором Скоробейниковой и пошли спать.

В три часа пополуночи дом чуть не раскатало по бревнам от истошного предсмертного крика.

— А-а-а! Девки-девки! Домовой! Мне страшно!

Девки в исподнем, не успев даже вооружиться ни поленом, ни кочергой, вылетели спасать материалистку-физика Скоробейникову, трясущуюся поросячьим хвостом и вращающую очами наподобие Хомы Брута во время прорыва нечистью магического круга.