Исторія передаетъ, что Санчо не спалъ въ этотъ день посл обда, и исполняя данное имъ слово, отправился съ герцогиней. Въ благодарность за удовольствіе, доставляемое ей разговорами Санчо, герцогиня заставила его ссть на табуретъ, не смотря на то, что онъ отказывался уссться въ ея присутствіи. Герцогиня приказала ему, однако, ссть, какъ губернатору и говорить какъ оруженосцу; въ качеств этихъ двухъ лицъ, соединенныхъ въ одномъ, онъ достоинъ былъ, по ея словамъ, занимать кресло самого Сидъ-Руи-Діазъ Кампеадора. Санчо повиновался, и не усплъ онъ ссть, какъ въ ту же минуту былъ окруженъ толпою придворныхъ женщинъ герцогини, желавшихъ не проронить ни одного слова его. Первою, однако, заговорила герцогиня. «Теперь мы одни; никто не слушаетъ насъ», сказала она, «поэтому мн бы хотлось, чтобы господинъ губернаторъ разъяснилъ нкоторыя сомннія, родившіяся у меня въ голов при чтеніи исторіи великаго Донъ-Кихота. Во первыхъ: такъ какъ добрый Санчо никогда не видлъ Дульцинеи Тобозской и не относилъ въ ней письма, остававшагося въ бумажник господина Донъ-Кихота — какъ же осмлился онъ самъ сочинять отвтъ отъ нее и сказать, будто видлъ Дульцинею, провевавшую рожь; между тмъ какъ это была ложь и злая насмшка, предосудительная для несравненной Дульцинеи и чести врнаго оруженосца?».
Въ отвтъ на это Санчо поднялся съ мста, и, приложивши палецъ въ губамъ, весь сгорбившись, обошелъ волчьимъ шагомъ комнату, заглядывая везд подъ обои. Удостоврившись, что въ комнат нтъ посторонняго лица. онъ вернулся на свое мсто и сказалъ герцогин: «теперь, ваша свтлость, когда я увидлъ, что насъ никто не подслушиваетъ, и кром этихъ дамъ никто не слышитъ, я спокойно отвчу вамъ на то, что вы спросили и что вамъ угодно будетъ спросить у меня. Прежде всего, я долженъ сказать вамъ, что я считаю господина своего совсмъ полуумнымъ, хотя онъ и говоритъ иногда такъ умно и разсудительно, что, по моему мннію и по мннію всхъ, это слышалъ его, самъ чортъ не могъ бы сказать ничего лучшаго. И все-таки я окончательно уврился, что онъ полуумный; и поэтому пробую иногда уврять его въ такой нелпиц, у которой нтъ ни головы, ни ногъ, какъ, напримръ, отвтъ на письмо Дульцине, или очарованіе госпожи Дульцинеи Тобозской, которое не записано еще въ его исторію. Недлю тому назадъ, ваша свтлость, я заставилъ его поврить, будто эта госпожа очарована, тогда какъ она на самомъ дл такъ же очарована, какъ луна».
Терцогиня попросила Санчо разсказать ей объ этомъ очарованіи, и оруженосецъ, разсказавъ все дло, какъ было, порядкомъ позабавилъ своихъ слушательницъ этимъ разсказомъ. «Слова Санчо», замтила герцогиня, «породили во мн одно маленькое сомнніе, и я слышу, какъ оно шепчетъ мн на ухо: герцогиня! такъ какъ Донъ-Кихотъ полуумный, а Санчо Пансо, зная, что господинъ его полуумный, не только служитъ у него оруженосцемъ, но даже вритъ всмъ его общаніямъ, то должно бытъ онъ еще большій полуумный, чмъ его господинъ. И ты, герцогиня, отвтишь передъ Богомъ за то, что дала этому Санчо во владніе островъ; потому что-тотъ, это не уметъ управлять самъ собой, не можетъ управлять другими».