Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Кто же, отвчалъ Донъ-Кихотъ, если не злой волшебникъ, одинъ изъ многихъ, преслдующихъ меня враговъ; одинъ изъ этихъ неврныхъ, посланный въ міръ все омрачать, затмвать подвиги добрыхъ и возвеличивать злыхъ? Волшебники преслдовали, преслдуютъ и не перестанутъ преслдовать меня, пока не низвергнутъ и меня и мои великіе рыцарскіе подвиги въ глубокую бездну забвенія. Они ранятъ и поражаютъ меня всегда въ самое больное мсто: — согласитесь сами, отнять у странствующаго рыцаря даму, это все равно что лишить его глазъ, которыми онъ смотритъ, лишить озаряющаго солнца и питающаго его вещества. Я говорилъ уже иного разъ и повторяю теперь, что странствующій рыцарь безъ дамы подобенъ дереву безъ листьевъ, зданію безъ фундамента, тни безъ предмета, кидающаго ее отъ себя.

— Безъ сомннія, сказала герцогиня; но если врить недавно появившейся исторіи вашихъ длъ, возбудившей такой всеобщій восторгъ, то нужно думать, благородный рыцарь, что вы никогда не видли Дульцинеи, что эта дама не этого міра, что она родилась въ вашемъ воображеніи, украшенная всми прелестями и совершенствами, какими вамъ угодно было надлить ее.

— На это многое можно сказать, отвтилъ Донъ-Кихотъ. Одинъ Богъ знаетъ, есть ли на свт Дульцинея? Существуетъ ли она въ дйствительности, или только въ воображеніи; это одинъ изъ тхъ вопросовъ, до окончательнаго разршенія которыхъ не слдуетъ доходить. Не я произвелъ на свтъ мою даму, но я постигаю и созерцаю ея, полную тхъ совершенствъ, которыя могли бы прославить женщину во всей вселенной. Она красавица въ полномъ смысл слова; строга и величественна, но не горда; влюблена безъ чувственныхъ помысловъ; благодарна изъ вжливости и вжлива по врожденному благородству чувствъ; наконецъ, она женщина знатнаго рода; говорю это потому, что на благородной крови красота отражается съ большимъ блескомъ, чмъ на простой.

— Вы совершенно правы, вмшался герцогъ, но господинъ Донъ-Кихотъ позволитъ мн сообщить ему нкоторыя мысли, родившіяся во мн при чтеніи исторіи его подвиговъ. Соглашаясь, что Дульцинея существуетъ въ Тобозо, или вн Тобозо, и что она дйствительно такое совершенство, какимъ вы только что изобразили ее, нужно признаться однако, что знатностью рода она не можетъ равняться съ Оріанами, Аластраіарами, Мадазимами и другими подобными имъ дамами, которыми наполнены рыцарскія исторіи.

— На это я отвчу вамъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, что Дульцнея дочь своихъ длъ, что достоинства искупаютъ происхожденіе, и что добродтель въ человк незнатномъ достойна большаго уваженія, чмъ порокъ въ знатномъ. Къ тому же Дульцинея обладаетъ такими достоинствами, которыя могутъ возвести ее на ступени трона и вручить ей скипетръ и корону; вамъ извстно, герцогъ, что добродтели прекрасной и благородной женщины могутъ творить на свт чудеса. И она, духовно, если не наружно, заключаетъ въ самой себ величайшее предназначеніе.

— Господинъ Донъ-Кихотъ, сказала герцогиня, такъ врно попадаетъ въ цль, что возражать ему нтъ никакой возможности. И отнын и не только сама буду врить, но заставлю у себя въ дом всхъ, въ томъ числ герцога моего мужа, если это окажется нужнымъ, врить тому, что на свт существовала и существуетъ Дульцинея Тобозская, что она совершеннйшая красавица, знатнаго рода, достойная имть своимъ слугою такого рыцаря, какъ господинъ Донъ-Кихотъ; выше этого я ничего не могу сказать въ похвалу этой дам. И при всемъ томъ у меня остается маленькое сомнніе и недовріе къ Санчо. Если врить вашей напечатанной исторіи, то оруженосецъ вашъ, посланный отъ васъ съ письмомъ въ Дульцнне, засталъ ее, какъ онъ говорилъ, занятую провеваніемъ ржи; это порождаетъ во мн нкоторое сомнніе на счетъ знатности вашей дамы.