Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Весь дрожа, какъ въ припадк падучей, задтый за живое, Донъ-Кихотъ воскликнулъ: «мсто, гд я нахожусь, присутствіе этихъ высокихъ особъ и уваженіе, которое я всегда питалъ и не перестану питать въ духовнымъ лицамъ, удерживаютъ порывъ моего справедливаго негодованія. И такъ какъ у приказныхъ, духовныхъ и женщинъ одно оружіе — языкъ, поэтому я буду сражаться равнымъ оружіемъ съ вами, — съ вами, отъ кого я могъ ожидать скоре спасительнаго совта, чмъ грубаго упрека. Благонамренное пастырское увщаніе могло быть сдлано при другихъ обстоятельствахъ и въ другой форм, а т рзкія слова, съ какими вы публично только что обратились во мн, выходитъ изъ границъ всякаго увщанія, ему приличне быть мягкимъ, нежели суровымъ, и не имя никакого понятія о порицаемомъ предмет, очень не хорошо называть совершенно незнакомаго человка, безъ всякихъ церемоній, посмшищемъ и глупцомъ. Скажите мн, ради Бога, за какое именно безумство вы меня порицаете, отсылаете домой смотрть за хозяйствомъ, заниматься женою и дтьми, не зная даже есть ли у меня дти и жена? Ужели вы полагаете, что на свт длать больше нечего, какъ втираться въ чужіе дома и стараться властвовать тамъ надъ хозяевами? и слдуетъ ли человку, воспитанному въ стнахъ какого-нибудь закрытаго заведенія, не видвшаго свта больше чмъ за двадцать или тридцать миль въ окружности, судить о рыцаряхъ и предписывать имъ законы? и неужели вы находите дломъ совершенно безполезнымъ, даромъ истраченнымъ временемъ, странствованіе по свту въ поискахъ не наслажденій, а терніевъ; по которымъ великіе люди восходятъ на ступени безсмертія? Если-бы меня считали глупцомъ умные, благородные, великодушные люди, это дйствительно произвело бы на меня неизгладимое впечатлніе, но если меня считаютъ безумцемъ какіе-нибудь педанты, ничего не смыслящіе въ рыцарств, право, я смюсь надъ этимъ. Рыцаремъ былъ я, рыцаремъ остаюсь и рыцаремъ я умру, если это будетъ угодно Всевышнему. Люди преслдуютъ за свт разныя цли: одними двигаетъ честолюбіе; другими грубая презрительная лесть; третьими лицемріе; четвертыми истинная религія. Я же прохожу жизненный путь мой по узкой стез рыцарства, указанной мн моей звздой, и презирая богатство, но не славу, отмщаю зло, караю преступленія, возстановляю правду, поражаю великановъ, не страшусь привидній и никакихъ чудовищъ. Я влюбленъ, но только потому, что странствующему рыцарю нельзя быть не влюбленнымъ; въ тому же я люблю не чувственно, а платонически. Намренія мои направлены въ хорошимъ цлямъ, длать всмъ добро, никому не длая зла. И достоинъ ли тотъ, кто думаетъ и дйствуетъ подобно мн, названія глупца — предоставляю судить ихъ сіятельствамъ герцогу и герцогин.

— Отлично, ей Богу, отлично, воскликнулъ Санчо; и не говорите ни слова больше, потому что нечего больше говоритъ, нечего думать, нечего утверждать. Къ тому же, если этотъ господинъ сомнвается въ томъ, были ли когда нибудь на свт странствующіе рыцари, то что-жъ удивительнаго, если онъ ни слова не смыслитъ въ томъ, о чемъ говоритъ.

— Не ты ли, любезный, этотъ Санчо Пансо, спросила духовная особа, о которомъ уши всмъ прожужжали, и не теб ли господинъ твой общалъ подарить островъ?

— Я, я самый этотъ Санчо Пансо, отвчалъ оруженосецъ, и стою острова столько же, сколько всякій другой. Я, ваша милость, изъ тхъ, которые понимаютъ, что значитъ эта поговорка: «знайся съ хорошимъ человкомъ и самъ ты будешь хорошимъ; изъ тхъ, которые, какъ говорится, водятся не съ тмъ, съ кмъ родились, а съ кмъ ужились; изъ тхъ наконецъ, о которыхъ сказывается: «кто стоитъ подъ хорошимъ деревомъ, тотъ стоитъ въ хорошей тни». Я присталъ къ своему господину, слдуя за нимъ вотъ уже нсколько мсяцевъ и стану когда-нибудь другимъ имъ самимъ, если на то будетъ воля Господня. Да здравствуетъ же онъ, я да здравствую я! у него не будетъ недостатка въ царствахъ, а у меня въ островахъ.

— Конечно не будетъ, воскликнулъ герцогъ, и я, отъ имени господина Донъ-Кихота, дарю теб, Санчо, одинъ свободный у меня теперь островъ, не изъ дурныхъ.

— Санчо! преклони колна и облобызай ноги его свтлости за великую милость, которую онъ оказываетъ теб, сказалъ Донъ-Кихотъ своему оруженосцу.

Санчо поспшилъ исполнить приказаніе рыцаря. Это окончательно вывело изъ себя духовнаго. Вставъ изъ-за стола и не помня себя отъ досады и гнва онъ воскликнулъ: «ваша свтлость! клянусь моимъ священнымъ платьемъ, можно подумать, что вы такой же безумецъ, какъ эти гршники. И какъ не быть имъ безумцами, когда люди умные освящаютъ ихъ глупости. Оставайтесь же съ ними, пока они будутъ въ вашемъ замк; я же удалюсь отсюда, чтобы не видть того, чего не могу исправить». Съ послднимъ словомъ онъ вышелъ изъ комнаты, не сказавъ боле ни слова, не скушавъ ни одного куска и не слушая никакихъ просьбъ и приглашеній остаться. Правда, герцогъ не слишкомъ то и останавливалъ его, готовый расхохотаться надъ невжливымъ гнвомъ почтенной особы.