Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Нахохотавшись вдоволь, герцогъ сказалъ Донъ-Кихоту: «благородный рыцарь львовъ! вы такъ ловко и побдоносно отвтили вашему противнику, что совершенно уничтожили нанесенное вамъ, повидимому, оскорбленіе; въ сущности васъ никто не оскорбилъ, потому что духовныя лица, подобно женщинамъ, не могутъ никого оскорбить; это вамъ, вроятно извстно.»

— Ваша правда, отвтилъ Донъ-Кихотъ; тотъ, кого нельзя оскорбить не можетъ и самъ оскорбить никого. Женщины, дти, духовные, не имя возможности защищаться, не могутъ по этому, ни въ какомъ случа, считаться оскорбленными. Между оскорбленіемъ и обезчещеніемъ та разница, какъ это извстно вашей свтлости, лучше чмъ мн, что обезчестить можно только по праву, оскорбить же можетъ всякій кого ему угодно, но только это оскорбленіе не можетъ считаться безчестіемъ. человкъ, напримръ, идетъ спокойно по улиц, на него неожиданно нападаютъ десять вооруженныхъ людей и наносятъ ему нсколько палочныхъ ударовъ; онъ схватывается за оружіе, чтобы исполнить свой долгъ, то есть отмстить, но число непріятелей не позволяетъ ему сдлать этого. Человкъ этотъ, конечно, оскорбленъ, но не обезчещенъ. Или напримръ, мн нанесутъ ударъ сзади, и прежде чмъ я успю обернуться, негодяя уже и слдъ простылъ. Это тоже оскорбленіе, но не обезчещеніе, потому что послднее нужно доказать и подержать. И если-бы человкъ, ударившій изъ-засады, не убжалъ, а остался на мст и встртился лицомъ въ лицу съ врагомъ, то, безъ сомннія тотъ, кого онъ ударилъ, былъ бы не только оскорбленъ, но и обезчещенъ; оскорбленъ потому, что на него напали измннически, обезчещенъ потому, что нападавшій твердо ожидалъ своего противника, не убгая отъ него. По этому, я могу считать себя теперь, если хотите оскорбленнымъ, но ни въ какомъ случа обезчещеннымъ. Женщины и дти, повторяю, не могутъ быть обезчещены, потому что не могутъ убгать и не имютъ никакихъ поводовъ ожидать. Тоже можно сказать о служителяхъ церкви; они безоружны, подобно женщинамъ и дтямъ. По закону природы, они вынуждены защищаться, но нападать не могутъ. И хотя я только что сказалъ, будто могу считать себя оскорбленнымъ, я отказываюсь теперь отъ своихъ словъ и говорю, что оскорбленнымъ я ни въ какомъ случа считать себя не ногу; потому что тотъ, кого нельзя оскорбить, не можетъ и самъ оскорблять. И я не могу имть и не имю ничего противъ этого господина, желавшаго сдлать мн дерзость. Жалю только, что онъ не обождалъ немного; я бы доказалъ ему, какъ сильно онъ ошибается, воображая, будто на свт не было и нтъ странствующихъ рыцарей. Если бы Амадисъ, или кто-нибудь изъ его безчисленныхъ потомковъ услышалъ это, то его преподобіе вроятно почувствовалъ бы себя теперь, не совсмъ хорошо.

— Да они бы разрзали его, какъ гранату или свжую дыню, воскликнулъ Санчо. Таковскіе это люди были, чтобы позволить себ на ногу ступать. Еслибъ Рейнальдъ Монтальванскій услышалъ, что городилъ этотъ сердитый человчекъ, такъ клянусь крестнымъ знаменіемъ, онъ такимъ тумакомъ закрылъ бы ему ротъ, что господинъ этотъ года три слова бы не вымолвилъ. Если не вритъ, пусть тронетъ ихъ; тогда увидитъ, что это за господа такіе.

Герцогиня умирала со смху, слушая Санчо. Она находила его несравненно забавне его господина, да и многіе были тогда такого же мннія. Донъ-Кихотъ усплъ между тмъ успокоиться, и обдъ кончился мирно. Въ ту минуту, когда встали изъ-за стола, въ столовую вошли четыре двушки: одна несла серебряный тазъ, другая такой же рукомойникъ, третья два блыхъ, какъ снгъ, полотенца, четвертая же, съ засученными по локоть рукавами, держала въ блыхъ рукахъ своихъ кусокъ неаполитанскаго мыла. Первая двушка подошла къ Донъ-Кихоту и поднесла тазъ подъ самый подбородокъ его; немного удивленный этимъ рыцарь вообразилъ, что вроятно такой здсь обычай, обрывать посл обда бороду вмсто рукъ, и не говоря ни слова вытянулъ во всю длину свою шею; горничная, державшая рукомойникъ, въ ту же минуту облила лицо его водой, а другая помылила ему не только бороду, но все лицо до самыхъ глазъ, которые послушный рыцарь принужденъ былъ закрыть. Герцогъ и герцогиня, не ожидавшіе этой шутки, не догадывались, чмъ кончится странное умываніе рыцаря, а между тмъ когда все лицо Донъ-Кихота покрылось мыльной пной, въ руконойник вдругъ не оказалось воды, и Донъ-Кихоту пришлось ожидать ее въ такомъ вид, который ногъ разсмшить кого угодно. Вс взоры были устремлены на него, и если никто не разсмялся, взирая на длинную, боле чмъ посредственно черную шею рыцаря, на его намыленное съ закрытыми глазами лицо, то это можно было объяснить разв только чудомъ. Горничныя стояли все время съ опущенными глазами, не смя взглянуть на своихъ господъ, задыхавшихся отъ гнва и смха; они ршительно не знали, что длать имъ? наказать ли дерзкихъ горничныхъ, или похвалить за шутку, доставившую такое смшное зрлище.