Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Все это очень можетъ быть, отвтилъ Санчо; и теперь я начинаю врить тому, что господинъ мой говорилъ о Монтезиносской пещер, гд онъ будто бы встртилъ Дульцинею Тобозскую въ томъ вид, какъ въ тотъ день, когда я показалъ ему эту даму, очаровавши ее для собственнаго своего удовольствія. И должно было все это дло выйти на выворотъ, совершенно такъ, какъ ваша свтлость изводите говорить, потому что не моему несчастному уму было выдумать въ одну минуту такую тонкую штуку, да и господинъ мой, кажется, не такой еще безумецъ, чтобы спроста поврить всему, что совсмъ выходитъ изъ всякаго смысла. Но только вы, ваша свтлость, не думайте, что я человкъ зложелательный; сами согласитесь: гд же такому неучу, какъ я, проникнуть въ замыслы злодевъ волшебниковъ? Я придумалъ эту штуку вовсе не для того, чтобы оскорбить своего господина, а чтобы какъ-нибудь отдлаться отъ него, и если дло вышло навыворотъ, то Богъ на неб видитъ глубину нашихъ сердецъ.

— Совершенно справедливо, замтила герцогиня, но мн бы очень хотлось узнать, что это за происшествіе въ Монтезиносской пещер, о которомъ ты упомянулъ?

Исполняя желаніе герцогини, Санчо передалъ ей отъ слова до слова извстное приключеніе въ Монтезиносской пещер.

— Нужно полагать, сказала герцогиня, выслушавъ Санчо, что если великій Донъ-Кихотъ видлъ въ этой пещер ту самую особу, которую встртилъ Санчо около Тобозо, то, вроятно, это дйствительно была Дульцинея, и наши волшебники, какъ видно, очень правдивы, хотя немного любопытны.

— Если госпожа Дульцинея дйствительно очарована, отвтилъ Санчо, тмъ хуже для нее; вступать въ споры съ врагами моего господина, — ужъ конечно злыми, да притомъ ихъ врно много — и вовсе не желаю; знаю только, что я видлъ мужичку и такъ и принялъ ее за мужичку; если же это была Дульцинея, то не мн отдавать объ этомъ отчетъ, не можетъ же Санчо отвчать за все и про все. Санчо сказалъ, Санчо видлъ, Санчо выдумалъ, точно этотъ Санчо Богъ всть это такой, а не тотъ самый Санчо Пансо, который рыскаетъ по блому свту и котораго печатаютъ въ книгахъ, какъ мн сказалъ Самсонъ Карраско, господинъ бакалавръ Саламанскаго университета, человкъ, который не можетъ соврать, безъ особенной охоты или выгоды для него. Не за что, значитъ, колоть мн глаза, и такъ какъ я въ частую слыхалъ отъ моего господина, что хорошее имя лучше золотаго пояса, поэтому пусть мн взвалятъ на голову это губернаторство, и тогда свтъ увидитъ чудеса, потому что тотъ, кто былъ хорошимъ оруженосцемъ, будетъ хорошимъ и губернаторомъ.

— Санчо говорилъ до сихъ поръ, какъ Катонъ, или какъ книга истинъ Михаила Верино, отвтила герцогиня, и я, поддлываясь подъ его языкъ, скажу, что въ дырявомъ плать ходитъ порою лихой питуха.

— Ваша свтлость, отвтилъ Санчо, никогда въ жизни не напивался я съ умысломъ, и въ душ моей нтъ нисколько лицемрія. Я пью, когда мн хочется пить, или когда мн даютъ пить, чтобы не показаться человкомъ церемоннымъ и необразованнымъ, да и какое такое каменное сердце нужно имть, чтобы не выпить за здоровье друга. И платье ношу я вовсе не дырявое; наконецъ, оруженосцы странствующихъ рыцарей, вчно странствуя среди лсовъ, горъ и скалъ, по невол пьютъ одну воду, такъ какъ имъ трудновато было бы найти тамъ глотокъ вина, хотя бы они давали за него свой глазъ.

— Врю этому, сказала герцогиня; но теперь Санчо можетъ идти отдохнуть. Въ другой разъ мы поговоримъ съ нимъ подольше и побольше, а тмъ временемъ поспшимъ сдлать распоряженіе, чтобы онъ взвалилъ себ, какъ онъ выражается, на голову губернаторство.

Санчо поцаловалъ руки герцогин и просилъ позаботиться, чтобы у нее въ замк хорошо присматривали за свтомъ очей его — срякомъ.

— Что это за срякъ? спросила герцогиня.

— Это мой оселъ; чтобы не называть его осломъ, я называю его срякомъ, отвчалъ Санчо. Пожаловавъ сюда въ замовъ, я просилъ вотъ эту госпожу дуэнью позаботиться о немъ, но госпожа дуэнья изволила разгнваться и раскраснться какъ ракъ, словно я попрекнулъ ее старостью или невзрачностью; и, однако, дуэнь, я полагаю, приличне заботиться объ ослахъ, чмъ торчать въ салонахъ. Мать моя, Богородице! попалась бы вотъ этакая дуэнья на зубовъ одному гидальго — земляку моему; охъ, бда, какъ онъ не жаловалъ ихъ.

— Видно такой же невжа былъ, какъ ты, воскликнула донна Родригезъ; еслибъ онъ былъ настоящій дворянинъ, то возносилъ-бы ихъ выше лунныхъ роговъ.

— Довольно, довольно, прервала герцогиня; замолчите донна Родригезъ и успокойся Санчо. Осла я беру на свое попеченіе и, какъ возлюбленное чадо Санчо, помщаю его въ мою душу.

— Помстите его лучше въ конюшню, отвтилъ Санчо; не съ нашимъ рыломъ лзть въ вашу душу, и я соглашусь помститься тамъ хоть на одну минуту такъ же, какъ на то, чтобъ меня пырнули ножемъ. Пускай себ говоритъ мой господинъ, что въ дл вжливостей лучше перелить черезъ край, чмъ не долить, я все не полагаю, что въ вжливостяхъ къ осламъ нужно соблюдать мру.

— Отведи его въ такомъ случа въ твои владнія, отвтила герцогиня; тамъ ты можешь даже пенсіонъ ему назначить.