Читаем Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание) полностью

Донъ-Кихотъ поспшилъ на помощь своему оруженосцу, и когда избавившійся отъ опасности Санчо осмотрлъ свое изорванное платье, ему показалось, что вмст съ платьемъ разорвалась его душа, — такъ дорого цнилъ онъ его, видя въ немъ цлый маіоратъ. Огромнаго кабана взвалили тмъ временемъ на спину мула и, покрывъ втвями розмарина и миртовыми листьями, отвезли, какъ побдный трофей, съ тріумфомъ въ палатки, разбитыя посреди лса. Тамъ, на разставленныхъ столахъ, ожидала уже охотниковъ роскошная закуска, свидтельствовавшая, какъ нельзя лучше, о богатств и знатности тхъ, которые угощали ею своихъ гостей.

— Еслибъ мы охотились на зайцевъ или на мелкихъ птицъ, сказалъ Санчо, показывая герцогин свжія дыры на своемъ платье, тогда не случилось бы такой бды съ моимъ камзоломъ. И что за удовольствіе, не понимаю я, ожидать такого звря, который раздеретъ своими клыками, если только поймаетъ васъ. Въ одной старой псенк нашей, я помню поется: «чтобъ съли бы тебя медвди, какъ славной памяти Фавилу».

— Фавила былъ готскій король, замтилъ Донъ-Кихотъ, съденный, на охот въ горахъ, медвдями.

— А я что говорю, отвтилъ Санчо; и мн вовсе не желательно, чтобы принцы и герцоги лзли въ такую опасность, изъ-за удовольствія, которое по настоящему вовсе не должно бы быть удовольствіемъ, потому что какое же это особенное удовольствіе убить ни въ чемъ неповиннаго звря.

— Ты очень ошибаешься, Санчо, замтилъ герцогъ; принцамъ и герцогамъ боле чмъ другимъ людямъ свойственно и полезно заниматься охотою за большими зврьми. Большая охота представляетъ подобіе войны; чтобы безвредно для себя поразить звря, нужно прибгать къ своего рода военнымъ хитростямъ: обходамъ, засадамъ; нужно, какъ на войн, выносить стужу и зной и забывать отдыхъ и сонъ; охотничьи занятія укрпляютъ тло и придаютъ членамъ силу и легкость; охота наконецъ можетъ доставить удовольствіе многимъ, не вредя никому. Къ тому же охотой за большими зврями и охотой соколиной, — занятіе также по преимуществу принцевъ и знатныхъ особъ, — можетъ заниматься не всякій; это не то, что стрляніе разной мелкой дичи. Перемни же, Санчо, мнніе объ охот, занимайся ею, когда будешь губернаторомъ, и ты увидишь какое она доставитъ теб удовольствіе.

— Вотъ ужь этого никогда я не сдлаю, воскликнулъ Санчо; у хорошаго губернатора, какъ у хорошей жены, сломана нога и онъ сидитъ дома. И нечего сказать, куда какъ было бы хорошо, если бы къ нему пріхали издалека люди по дламъ, а онъ себ въ это время забавлялся бы въ лсу; хорошо бы шло управленіе у него, — воображаю. По моему, ваша свтлость, охота, какъ всякое развлеченіе, существуетъ для лнтяевъ, а не для губернаторовъ. Другое дло кегли, или священныя представленія въ четыре дни пасхи; этимъ я, пожалуй, займусь въ праздничные дни; а вс эти охоты приходятся мн совсмъ не по нраву, да и совсть он мою затрогиваютъ.

— Помоги теб Богъ, отвтилъ герцогъ, потому что отъ слова до дла разстояніе большое.

— Какое бы ни было, сказалъ Санчо, но хорошему плательщику ничего не значитъ уплатить жалованье, и лучше жить на свт тому, кому Богъ помогаетъ, чмъ тому, кто спозаранку встаетъ; ноги поддерживаютъ брюхо, а не брюхо ноги; это значитъ, ваша свтлость, что если Богъ будетъ помогать мн, и если я отъ чистаго сердца буду длать то, что повелитъ мн совсть, такъ я стану управлять своимъ островомъ лучше чмъ королевскій орелъ; а если не врятъ, такъ пусть положатъ мн палецъ въ ротъ и попробуютъ, хорошо ли я стисну его зубами?

— Будь ты проклятъ, Санчо, Богомъ и всми святыми, воскликнулъ Донъ-Кихотъ. Наступитъ ли, наконецъ, этотъ, давно ожидаемый мною, день, когда ты заговоришь безъ пословицъ, толково и умно. Ваша свтлость, продолжалъ онъ, обращаясь къ герцогу и герцогин, не слушайте, пожалуйста, этого неуча; онъ вамъ вытянетъ душу не двумя, а двумя тысячами пословицъ, такъ кстати сказанныхъ, что, да проститъ его только Богъ, или да проститъ Онъ меня, если я соглашусь слушать эту чепуху.

— Хотя пословицъ у Санчо больше чмъ въ любомъ сборник, сказала герцогиня, он достойны тмъ не мене полнаго вниманія по своей сил и краткости, и нравятся мн гораздо больше всякихъ другихъ, сказанныхъ кстати.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги