Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

«Я — Мерлинъ», заговорила эта живая смерть, какимъ-то соннымъ, пробуждающимся голосомъ, — «тотъ самый Мерлинъ, отцомъ котораго, по сказанію исторіи, былъ чортъ (ложь, признанная за правду теченіемъ времени). Я царь магіи, властитель и архивъ науки Зороастровой, соперникъ вковъ и временъ, силящихся поглотить въ своихъ волнахъ подвиги странствующихъ рыцарей, къ которымъ я питалъ и не перестану питать самое высокое уваженіе. Хотя волшебники и чернокнижники вообще суровы и необщительны, но я мягокъ, нженъ, полнъ любви и желаній сдлать всякому добро.

Въ мрачную пещеру Судьбы, гд духъ мой трудится надъ устройствомъ магическихъ знаковъ и фигуръ, дошелъ до меня голосъ прекрасной Дульцинеи Тобозской; я узналъ о постигшемъ ее несчастіи, узналъ, что изъ небесной двы она обратилась въ грубую крестьянку, и преисполнившись состраданіемъ, замкнувъ свой духъ въ этотъ пустой, ужасный скелетъ, перелистовавъ сто тысячъ книгъ моей сатанинской науки, прихожу теперь, о мужественный рыцарь, открыть теб лекарство отъ ужасной болзни, отъ твоего тяжелаго страданія.

О ты, слава и гордость мужей, заковывавшихъ себя въ кольчугу; свтъ, сіяніе, путеводная звзда всхъ, обрекающихъ себя на тяжелую и кровавую службу воина, забывая нгу пуховаго ложа и сладостнаго сна!

Къ теб обращаюсь я, рыцарь, котораго никогда никто достойно не восхвалитъ, и скажу теб, сіяніе Ламанча, свтило Испаніи, безстрашный и мудрый Донъ-Кихотъ, что разочаровать Дульцинею Тобозскую можетъ только оруженосецъ твой Санчо, давши себ по голому тлу три тысячи триста такихъ плетей, которыя оставили-бы на его тл рубцы и слды; только этимъ средствомъ можно смягчить очарователей Дульцинеи, и только затмъ, чтобъ это сказать теб пришелъ я сюда».

— Таковскаго нашли, воскликнулъ Санчо: я не то — три тысячи триста, а три плети дамъ себ разв тогда, когда пырну себя три раза ножемъ. Къ черту такого рода разочарованія! И если господинъ Мерлинъ не нашелъ другаго способа разочаровать госпожу Дульцинею Тобозскую, такъ можетъ она и въ гробъ лечь очарованной.

— Но прежде ты можешь быть повшенъ иной, донъ негодяй, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; я привяжу тебя голаго къ дереву и отсчитаю теб не три тысячи триста, а шесть тысячъ шестьсотъ плетей, отъ которыхъ ты не вывернешься тремя тысячами тремя стами изворотами; и не отвчай мн на это ничего, или я вырву у тебя душу.

— Нтъ, воскликнулъ Мерлинъ, Санчо долженъ по доброй вол, а не насильно, получить назначенное ему число плетей и при томъ тогда, когда ему будетъ угодно, сроку ему никакого не назначается. Если онъ, однако, хочетъ выкупиться за половину назначенной цны, въ такомъ случа, онъ можетъ велть и чужой, хотя бы немного тяжеловатой рук, отсчитать ему эти удары.

— Ни собственной, ни чужой, ни тяжелой, ни легкой, никакой рукой не отсчитаются они мн, отвтилъ Санчо; я — что ли родилъ эту госпожу Дульцинею Тобозскую, чтобы своимъ тломъ отвчать за грхи ея прекрасныхъ глазъ? Это хорошо для моего господина, составляющаго часть своей дамы, по крайней мр онъ на каждомъ шагу называетъ ее своею жизнью, душой и поддержкой; поэтому онъ можетъ и долженъ отхлестать себя и сдлать все, что слдуетъ для ея разочарованія, но чтобы я влпилъ себ нсколько тысячъ плетей изъ-за нее — чорта съ два.