Читаем Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание) полностью

— Да! да! подхватилъ Санчо; это безстрашіе заставляло меня не разъ посылать себя ко всмъ чертямъ; потому что господинъ мой кидается одинъ за сотню вооруженныхъ людей, какъ жадный ребенокъ на десятокъ грушъ. Чортъ меня возьми! Для всего есть время, для нападенія и отступленій; нельзя вчно кричать: Святой Іаковъ и мужайся Испанія, тмъ боле, что я не разъ слышалъ, и если память не измняетъ мн, отъ самаго господина Донъ-Кихота, что между трусостью и безумной храбростью стоитъ истинное мужество. Поэтому, какъ не слдуетъ бжать безъ причины, такъ не слдуетъ и нападать, очертя голову. Ко всему этому, господинъ мой, я добавлю, что я готовъ слдовать за вами, но только съ такимъ условіемъ: мн, вы предоставьте заботиться о вашей пищ и плать, а сами прославляйтесь въ битвахъ. При такомъ уговор, меня трудно будетъ упрекнуть въ неисправности, но если вы воображаете, что я обнажу мой мечъ противъ какой бы то ни было сволочи, въ такомъ случа, прошу извинить меня, я остаюсь въ сторон. Господинъ бакалавръ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Караско; никогда не стремился я быть Роландомъ, а хотлъ только быть честнйшимъ оруженосцемъ изъ всхъ служившихъ странствующимъ рыцарямъ; и ежели господинъ мой хочетъ наградить меня за мою службу тмъ островомъ, который предстоитъ ему завоевать, чтожъ? въ добрый часъ — много благодаренъ буду ему. Не дастъ, что длать? обойдемся и безъ острова. Жизнь наша должна покоиться на слов Бога, а не ближняго своего. Къ тому-жъ: буду ли я повелвать, или будутъ мною повелвать, отъ этого кусокъ хлба не покажется мн вкусне. И почему я знаю, что, къ концу сказки, чортъ не устроитъ мн, на моемъ губернаторскомъ мст, какой-нибудь западни, въ которую я провалюсь и сломаю себ шею. Да, государи мои! Санчо родился я, и Санчо надюсь умереть. Впрочемъ, если безъ заботы и риска, небо пошлетъ мн островъ, или что-нибудь подобное, то я не такъ глупъ, чтобы плюнуть на него.

— Другъ мой! сказалъ бакалавръ: ты заговорилъ, какъ книга. Не падай же духомъ, и врь, все дастся тому, кто уметъ ждать. Въ свое время господинъ твой, безъ сомннія, наградитъ тебя не только островомъ, но цлымъ королевствомъ.

— Я одинаково приму самое большое, какъ самое меньшее, отвчалъ Санчо; и если господинъ мой, дйствительно, подаритъ мн королевство, то я не заставлю его раскаяваться. Я достаточно испытанъ и чувствую себя въ силахъ управіять островами и королевствами.

— Берегись, Санчо, замтилъ бакалавръ; почести измняютъ людей, и очень можетъ быть, что ставъ губернаторомъ, ты не узналъ бы родной матери.

— Господинъ бакалавръ! отвчалъ Санчо; приберегите ваши предостереженія для людей, рожденныхъ подъ листомъ капусты, а не для тхъ, чья душа покрыта, какъ моя, на четыре пальца жиромъ стараго христіанина. Сдлайте одолженіе, не безпокойтесь обо мн; а знаю, вс будутъ довольны мной.

— Дай Богъ, проговорилъ Донъ-Кихотъ. Впрочемъ, мы вскор увидимъ тебя на дл. Если я не ошибаюсь, островъ очень близокъ отъ насъ, такъ близокъ, что мн, кажется, будто я его вижу предъ собою.

Съ послднимъ словомъ рыцарь обратился къ бакалавру, какъ къ поэту, съ просьбою написать ему прощальные стихи къ Дульцине. Я бы желалъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, чтобы первыя буквы всхъ стиховъ, по порядку, составили бы слова: Дульцинея Тобозская.

— Хотя я и не имю счастія принадлежать къ славнйшимъ поэтамъ Испаніи, которыхъ у насъ, какъ слышно, всего три съ половиною, тмъ не мене готовъ исполнить вашу просьбу, какъ ни трудна она, отвчалъ Караско.

— Главное, сказалъ Донъ-Кихотъ, постарайтесь написать ихъ такъ, чтобъ они не могли быть отнесены ни къ какой другой дам, кром моей,

Караско согласился съ рыцаремъ на счетъ прощальныхъ стиховъ, и сообща они ршили потомъ, чтобъ Донъ-Кихотъ, пустился черезъ недлю въ новыя странствованія. Бакалавра просили держать это ршеніе въ тайн отъ священника, цирюльника, племянницы и экономки, чтобы он не воспрепятствовали предполагаемому отъзду. Караско общалъ молчать и прощаясь съ Донъ-Кихотомъ, просилъ его увдомлять, при случа, объ успхахъ и не удачахъ своихъ. Друзья разстались, и Санчо отправился длать свои распоряженія къ предстоящему отъзду.

Глава V

Приступая къ переводу пятой главы этой исторіи, переводчикъ объявляетъ, что онъ признаетъ ее апокрифическою, такъ какъ Санчо говоритъ здсь языкомъ, возносящимся, повидимому, надъ его ограниченнымъ умомъ, и высказываетъ, порою, такую проницательность, что нтъ возможности предположить, дабы она была плодомъ его собственной мыслительности. Во всякомъ случа, исполняя разъ принятую имъ на себя обязанность, переводчикъ считаетъ себя не вправ пропустить ее, и продолжаетъ такимъ образомъ:

Санчо возвращался домой такой довольный, въ такомъ веселомъ расположеніи духа, что жена завидвъ, на разстояніи выстрла изъ арбалета, сіяющее радостью лицо своего мужа, спросила его: «что съ тобой, милый, чмъ ты такъ доволенъ?э

— Жена! отвчалъ Санчо, я былъ бы еще довольне, еслибъ не былъ такъ веселъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги