— Наконецъ, славный рыцарь, сказалъ герцогъ Донъ-Кихоту, по уход Трифалдина, мракъ зависти, злобы и невжества не можетъ ни скрыть, ни омрачить свта вашего мужества и вашихъ доблестей. Нтъ еще недли, какъ вы живете у меня въ замк, и уже молва о вашихъ подвигахъ, распространившаяся по всмъ концамъ земли, заставляетъ несчастныхъ, гонимыхъ и оскорбленныхъ изъ странъ безвстныхъ и далекихъ отыскивать васъ въ этомъ замк, въ надежд найти въ васъ заступника и въ вашей грозной рук исцленіе отъ всякихъ скорбей. И являются они сюда не въ каретахъ, не на дромадерахъ, а приходятъ изъ-за тридевять земель, безъ отдыха, пшкомъ.
— Хотлъ бы я, благородный герцогъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ, увидть здсь, въ эту минуту, того добраго духовника, который отзывался недавно такъ зло о странствующихъ рыцаряхъ; хотлось бы мн, чтобы онъ убдился теперь собственными глазами, нужны ли для міра странствующіе рыцари? Онъ могъ бы теперь ощупать перстомъ своимъ правду: слишкомъ несчастные люди не идутъ искать утшеній и облегченій ни у монашескихъ рясъ или деревенскихъ причетниковъ, ни у дворянъ, никогда не вызжавшихъ изъ своего прихода, ни у лниваго горожанина, ищущаго случая — посплетничать, а не прославиться длами, о которыхъ находятъ нужнымъ говорить печатно. Лекарство отъ скорби, помощь въ нужд, защита молодыхъ двушекъ, утшеніе вдовъ, все это обртается въ странствующихъ рыцаряхъ, и только въ нихъ, ни въ комъ боле. И я безпредльно благодарю небо, что оно судило мн быть однимъ изъ этихъ рыцарей, и все, что случается со иною, во время исполненія мною обязанностей этого высокаго званія, я считаю счастіемъ и благомъ. Пусть же приходитъ сюда эта дуэнья, пусть она проситъ меня о чемъ хочетъ; сила руки моей отыщетъ лекарство отъ ея несчастія, а непоколебимая ршимость моя подастъ его этой несчастной женщин.
Глава XXXVII
Герцогъ и герцогиня приходили въ восторгъ, видя, какъ отлично имъ удается мистификировать Донъ-Кихота.
— Боюсь я только, замтилъ неожиданно Санчо, чтобы эта госпожа дуэньи не кинула какъ-нибудь палку подъ колесо моего губернаторства, потому что гд вмшаются дуэньи, говорилъ мн одинъ толедскій аптекарь, тамъ нельзя ожидать ничего путнаго. Пресвятая Богородице! какъ онъ ихъ не жаловалъ этотъ аптекарь. И я полагаю, что вс дуэньи должны быть нахальны и глупы, какого-бы он ни были званія и нрава, хотя бы горюющія, скорбящія и тоскующія, какъ называютъ эту трехфалдную или треххвостную графиню, потому что у насъ все одно: что фалда, что хвостъ.
— Ради Бога, замолчи Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; дуэнья эта пришла искать меня изъ далекихъ странъ, и она должно быть не изъ тхъ дамъ, надъ которыми острилъ языкъ твой аптекарь. Къ тому же она — графиня, а графини служатъ дуэньями только у королевъ и императрицъ; у себя же дома он такія госпожи, какъ другія и имютъ своихъ дуэній.
— Дувньи, добавила дона-Родригезъ, служатъ здсь ея свтлости герцогин и могли бы быть графинями, еслибъ это было угодно судьб. Но такъ, гд тронъ, тамъ и законъ, и, однако, пусть не отзываются дурно о дуэньяхъ, особенно о двушкахъ и старухахъ, потому что, хотя я не двушка и не старуха, я, однако, понимаю, какое преимущество иметъ дуэнья двушка передъ дуэньей вдовой, и знаю, что значитъ эта поговорка: тотъ, кто обстригъ насъ, оставилъ ножницы у себя въ рукахъ.
— Вотъ именно, если врить моему аптекарю, отвтилъ Санчо, такъ у дуэній есть столько всякой всячины, которую слдуетъ обстричь, что лучше ужь молчать.
— Оруженосцы были всегда нашими врагами, сказала дона-Родригезъ. Толкаясь по всмъ переднимъ и выметая тамъ всякій соръ, они видятъ насъ каждую минуту и потому, если они не молятся Богу, что случается съ ними безпрестанно, такъ у нихъ только и разговору что о насъ; они разбираютъ насъ по косточкамъ и заживо хоронятъ наше доброе имя. И все-таки мы, на зло этимъ странствующимъ чурбанамъ, будемъ жить на свт въ дом благородныхъ и знатныхъ людей; хотя насъ и морятъ тамъ голодомъ и ваши нжныя тла покрываютъ юбкой, какъ навозныя кучи, во время процессій. Да еслибъ было у меня время, продолжала она, такъ, клянусь Богомъ, я бы заставила поврить не только этихъ господъ, но цлый свтъ, что нтъ такой добродтели, которой нельзя было бы найти въ дуэнь.
— Очень врю, отвтила герцогиня; но только вамъ нужно выждать боле удобную минуту для опроверженія мннія о дуэньяхъ этого злаго аптекаря и для того, чтобы вырвать изъ сердца Санчо питаемую къ нимъ злобу.
— Клянусь Богомъ, сказалъ Санчо, съ тхъ поръ, какъ дымъ губернаторства вошелъ мн въ голову, онъ вылъ все, что было во мн оруженоскаго, и я смюсь надъ всякими дуэньями, какъ надъ дикой фигой.
Разговоръ по поводу дуэній продолжался бы, вроятно, еще, еслибъ не раздались опять звуки флейты и стукъ барабановъ, возвстившіе приходъ дуэньи Долориды. Герцогиня спросила герцога: «не слдуетъ ли имъ выйти на встрчу Долорид, какъ графин и знатной дам?»
Санчо предупредилъ отвтъ герцога: «на встрчу ея графства слдовало бы, пожалуй, выйти, сказалъ онъ, но на встрчу той части ея, которая составляетъ дуэнью, вамъ не слдовало бы двинуться съ мста».