Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Если ваша скорбь, скорбящая дама, сказалъ въ эту минуту, вставъ съ своего мста, Донъ-Кихотъ, можетъ ожидать облегченія отъ силы и мужества какого-нибудь странствующаго рыцаря, то какъ ни слабо мое мужество, какъ ни слаба моя сила, они тмъ не мене готовы всецло служить вамъ. Я Донъ-Кихотъ Ламанчскій, призванный пособлять страждущимъ и недуждущимъ. Поэтому, графиня, вы можете, не заискивая напередъ ничьего расположенія, прямо и безъ обиняковъ, разсказать, какого рода ваше несчастіе. Будьте уврены, что васъ слушаютъ люди, съумющіе помочь, или по крайней мр сочувствовать вамъ.

Услышавъ это, Долорида готова была броситься и даже бросилась къ ногамъ Донъ-Кихота, и, силясь обнять ихъ, воскликнула: «передъ твоими ногами и стопами, какъ передъ поддержкой и опорой странствующаго рыцарства, склоняюсь я, непобдимый рыцарь, и хочу облобызать эти самыя ноги, отъ ступней которыхъ я жду и ожидаю исцленія скорбей моихъ. О, мужественный странствователь, омрачившій и далеко отъ себя удалившій своими истинными подвигами, сказочные подвиги Амадисовъ, Беліанисовъ и Эспландіановъ.» Обратясь затмъ къ Санчо и взявъ его за руку, Долорида сказала ему: «и ты врнйшій изъ всхъ оруженосцевъ, служившихъ странствующимъ рыцарямъ въ вкахъ настоящихъ и прошлыхъ, ты, чья доброта длинне бороды спутника моего Трифалдина, славься тмъ, что служа великому Донъ-Кихоту, ты служишь въ извлеченіи всемъ безчисленнымъ рыцарямъ, опоясывавшимъ себя когда бы то не было мечомъ. Заклинаю тебя твоею врностью, твоей добротой, будь моимъ заступникомъ и ходатаемъ передъ твоимъ господиномъ, да поможетъ онъ, не медля ни минуты, этой всеумиленнйшей и пренесчастнйшей графин«.

— Милая дама! отвчалъ Санчо; пусть моя доброта длинне бороды вашего оруженосца, — это для меня не важно; важно то, что бы разлучаясь съ жизнью, душа моя не оказалась бы безъ бороды, а до здшнихъ бородъ, право, мн нтъ никакого дла. И я, безъ всякихъ упрашиваній и выпрашиваній вашихъ, попрошу моего господина, — я знаю онъ меня любитъ, особливо теперь, когда у него есть одно дло до меня, — помочь вашей милости, чмъ онъ можетъ. Но разскажите ваши несчастія и предоставьте длу сдаться самому; никто, въ такомъ случа, поврьте, не останется въ наклад.

Герцогъ и герцогиня, устроившіе это приключеніе, умирали со смху, слушая вс эти рчи и удивляясь искуству и ловкости графини Трифадлы.

Свши на свое мсто, графиня такъ начала свой разсказъ: «въ славномъ царств Канда, находящемся между великимъ Талробаномъ и южнымъ моремъ, въ двухъ миляхъ отъ Комаринсуаго мыса, царствовала королева дона-Магонція, вдова своего повелителя и мужа, короля Архипелага. Отъ брака ихъ произошла на свтъ инфанта Антономазія, наслдница королевства; эта инфанта Антономазія воспитывалась и возрастала подъ моимъ опекунствомъ и надзоромъ; такъ какъ я была самая древняя и самая благородная дуэнья ея матери. Переживая день за днемъ, воспитанница моя достигла, наконецъ, четырнадцатилтняго возраста и стала такой красавицей, что сама природа не могла создать ничего лучше. Но кром того, что она была красавица, она въ добавокъ вовсе не была дура; а напротивъ, такъ-же умна, какъ прекрасна, а была она, да есть и теперь, — если только неумолимыя Парки и ревнивая судьба не перескли нити ея жизни, чего он, конечно, не сдлали: — небо не могло дозволить, чтобы земл причиненъ былъ такой страшный вредъ, чтобы кисть прекраснйшаго винограда была сорвана зеленою съ втви; если-жъ этого не случилось, такъ, повторяю, она остается и теперь прекраснйшей особой на земл. Въ эту прекраснйшую особу, которую не можетъ достойно восхвалить мой неповоротливый, тяжелый языкъ, влюблялось безчисленное множество туземныхъ и иностранныхъ принцевъ. И между ними, одинъ простой, при двор находившійся, рыцарь, разсчитывая на свою молодость, красоту, живость своего ума и свои достоинства, дерзнулъ обратить взоры на эту чудесную красоту. Если вашему величію не скучно слушать меня, такъ я вамъ скажу, что этотъ рыцарь былъ поэтъ, знаменитый танцоръ и къ тому еще не то что игралъ, а почти говорилъ на гитар; наконецъ, онъ такъ мастерски длалъ птичьи клтки, что могъ бы, въ случа нужды, добывать себ средства въ жизни однимъ этимъ искуствомъ. Подобнаго рода достоинства и таланты могутъ перевернуть гору, не то что сердце слабой двушки, и однако они не могли бы одолть крпости моей воспитанницы, еслибъ безстыдный воръ не употребилъ сначала всхъ своихъ усилій — одолть меня саму. Этотъ извращенный бездльникъ задумалъ прежде всего прельстить меня и заставить увлеченную имъ, легкомысленную гувернантку вручить ему ключи отъ крпости, ввренной ея охраненію. Одинъ Богъ знаетъ какими талисманами обворожилъ онъ меня и подчинилъ себ мою волю. Въ особенности пошатнулъ онъ и опрокинулъ твердость мою нсколькими куплетами, которые онъ напвалъ, по ночамъ, подъ ршетчатымъ окномъ моимъ, выходившимъ на маленькую улицу, гд онъ обыкновенно гулялъ; одинъ куплетъ, если память не измняетъ мн, былъ такой: