Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Санчо, кто тебя проситъ вмшиваться въ это дло? сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Никто не проситъ, отвтилъ Санчо, а самъ я вмшиваюсь, какъ оруженосецъ, прошедшій полный курсъ вжливости въ школ вашей милости, считающейся образцомъ всякой вжливости. Вы сами, ваша милость, изволили говорить, что передавши можно иногда потерять столько же, какъ и не додавши. Больше я ничего не говорю; для умющаго понимать довольно одного намека.

— Санчо совершенно правъ, прервалъ герцогъ; посмотримъ сначала, что это за графиня, и тогда увидимъ, какъ намъ держать себя съ нею?

Разговоръ этотъ былъ прерванъ появленіемъ въ саду флейтщика и барабанщиковъ, двигающихся въ томъ же порядк, какъ въ первый разъ; на этомъ мст, однако, авторъ оканчиваетъ короткую главу и начинаетъ другую, въ которой продолжается тоже самое приключеніе, принадлежащее къ числу важнйшихъ въ этой исторіи.

Глава XXXVIII

Вслдъ за музыкантами въ садъ вошли двнадцать дуэній, выстроенныхъ въ два ряда и одтыхъ въ длинныя, монашескія платья съ блыми кисейными покрывалами, закрывавшими ихъ до самыхъ краевъ платья. Позади ихъ, оруженосецъ Трафалдимъ Блая Борода велъ за руку графиню Трафалды. Хвостъ или шлейфъ, или зовите какъ хотите продолженіе ея чернаго платья изъ тонкой нескрученной шерсти, былъ раздленъ на три части, поддерживаемыя трень пажами, одтыми тоже въ черное. Каждый пажъ съ поддерживаемымъ имъ острымъ концомъ шлейфа представлялъ весьма правильную геометрическую фигуру; увидя этотъ треххвостный шлейфъ, не трудно было догадаться, почему графиня называлась Трифалды. Сидъ Гамедъ Бененгели говоритъ, что она дйствительно такъ называлась, хотя собственное имя графини было Волчина, данное ей потому, что въ ея графств водилось много волковъ, и что если-бы такъ вмсто волковъ водились лисицы, тогда она называлась бы Лисиной, принимая во вниманіе существовавшій въ ея графств обычай давать господамъ имена соотвтственно тому, чмъ изобиловали ихъ мннія. Благодаря, однако, своему своеобразному, совершенно новаго рода шлейфу, графиня оставила имя Волчины для имени Трифилды.

Тихо, какъ процессія, двигалась графиня и ея двнадцать дуэній, закрытыя не сквозными, а такими густыни вуалями, что сквозь нихъ не было видно ршительно ничего. При появленіи этой процессіи герцогъ, герцогиня, Донъ-Кихотъ и вс остальныя лица, бывшія въ саду, встали съ своихъ мстъ. Приблизившись въ герцогу, дуэньи остановились и разступились въ об стороны, чтобы дать пройти графин, не покидавшей руки Трифалдина. Герцогъ, герцогиня и Донъ-Кихотъ сдлали шаговъ двнадцать на встрчу ей. Упавши на колна передъ хозяевами замка, Долорида сказала не столько нжнымъ и звонкимъ, сколько сильнымъ и жесткимъ голосомъ:

— Ваши величія, не будьте такъ предупредительны и любезны къ вашему всенижайшему слуг, то есть служанк; меня такое одолваетъ горе, что я не чувствую себя въ силдахъ отвтить на вашу любезность. Мое неслыханное, удивительное несчастіе уноситъ мысли мои, сама я не знаю куда, должно быть очень далеко, потому что чмъ больше я ищу ихъ, тмъ меньше нахожу.

— Графиня! отвчалъ герцогъ, нужно быть, однако, совершенно безсмысленнымъ, чтобы не признать васъ въ томъ вид, въ какомъ мы васъ встрчаемъ, достойной самой предупредительной любезности и самой утонченной вжливости. Съ послднимъ словомъ, и подавъ графин руку, онъ помогъ ей приподняться съ колнъ и посадилъ ее возл герцогини, принявшей дуэнью Долориду, какъ нельзя лучше.

Донъ-Кихотъ все время молчалъ, а Санчо умиралъ отъ желанія увидть въ лицо графиню Трифалды, или какую-нибудь изъ двнадцати дуэній; сдлать этого ему, однако, не удалось, пока сами дуэньи не приподняли добровольно своихъ вуалей. Никто между тмъ не трогался съ мста, и воцарившееся съ саду молчаніе прервала, наконецъ, сама дуэнья Долорида. «Я уврена, пресвтлйшій герцогъ, предивнйшая герцогиня, предобрйшіе служители», сказала она, «что прегорчайшая судьба моя встртитъ въ премягчайшихъ сердцахъ вашихъ столько же ласковый, сколько сострадательный и великодушный пріемъ; горе мое въ состояніи разжалобить мраморъ, размягчить алмазъ и расплавить сталь самыхъ твердыхъ сердецъ. Но прежде чмъ поразить ваши слухи, чтобы не сказать ваши уши, прошу васъ, скажите мн, въ вашемъ ли высокомъ обществ находится рыцарь славнйшій, Донъ-Кихотъ Ламанчйшій и его Пансо оруженосйшій».

— Пансо здсь, воскликнулъ Санчо, предупреждая всякій другой отвтъ, и донъ господинъ Ламанчйшій тоже здсь; и вы можете, дуэнниссима Долородиссима, говорить, что вамъ угодиссимо, и мы готовиссимы быть вашими слугамиссимы.