Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Въ эту минуту отворилась дверь, и Донъ-Кихотъ, покрытый сверху до низу желтымъ атласнымъ одеяломъ, всталъ во весь ростъ за своей постели, съ шапочкой за голов, съ обвязаннымъ лицомъ, — чтобы скрыть на немъ царапины — и съ усами завернутыми въ папильотки, — чтобы сохранить ихъ прямыми и твердыми, — походя въ этомъ вид за самое страшное привидніе. Онъ пригвоздилъ глаза свои въ дверямъ, и въ ту минуту, когда рыцарь ожидалъ появленія кроткой и нжной Альтизидоры, онъ увидалъ вмсто нее почтенную дуэнью, покрытую съ головы до ногъ блымъ покрываломъ. Въ правой рук она держала маленькую, зажженную свчку, прикрывая другой рукой отъ свта глаза свои, спрятанные, впрочемъ, и безъ того въ огромныхъ очкахъ. Эта почтенная дуэнья ступала волчьимъ шагомъ, не смотря на то, что шла на цыпочкахъ. Донъ-Кихотъ глядлъ на нее съ высоты своего наблюдательнаго поста и по наряду и ея таинственности заключилъ, что это колдунья, пришедшая къ нему съ какимъ-то злымъ намреніемъ, и онъ принялся креститься со всею скоростью, къ какой была способна его руна.

Привидніе между тмъ тихо подвигалось къ Донъ-Кихоту. Прошедши половину комнаты, оно взглянуло на рыцаря, и если послдній испугался, увидвъ страшную фигуру дуэньи, то и дуэнья испугалась не мене, взглянувъ на ужасную фигуру крестившагося Донъ-Кихота.

«Боже, кто это!» воскликнула она, увидвши длинную желтую, обернутую въ одяло и покрытую компрессами фигуру Донъ-Кихота. Съ испуга она уронила свчку и очутившись въ потьмахъ, собиралась было уже уйти, но со страху запуталась въ своемъ плать и растянулась во весь ростъ на полу.

Испуганный больше чмъ когда-нибудь Донъ-Кихотъ воскликнулъ: «О, привидніе! заклинаю тебя, скажи, кто ты и чего теб нужно отъ меня? Если ты страждущая душа, не страшись и скажи мн это; поврь, я сдлаю для тебя все, что будетъ въ моихъ силахъ. Какъ христіанинъ католикъ, обязанный помогать каждому, я потому именно сдлался странствующимъ рыцаремъ, что рыцари эти обязаны помогать даже душамъ, страждущимъ въ чистилищ«.

Ошеломленная дуэнья, слыша какъ ее заклинаютъ, по своему испугу поняла испугъ Донъ-Кихота и отвтила ему протяжнымъ шопотомъ: «господинъ Донъ-Кихотъ, — если только вы дйствительно Донъ-Кихотъ, — я не видніе, не привидніе, не страждущая душа, какъ вы думаете, я просто дона Родригезъ, дуэнья госпожи герцогини, прибгающая къ вамъ съ просьбою оказать мн такую помощь, какую вы оказываете всмъ».

— Госпожа дона Родригезъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, не пришли ли вы ко мн съ какимъ-нибудь любовнымъ порученіемъ? если такъ, то я долженъ сказать вамъ, что красота несравненной дамы моей Дульцинеи Тобозской длаетъ меня мертвымъ для любви. Поэтому отложите въ сторону всякія любовныя порученія, и тогда зажигайте, если хотите, свчку, приходите сюда, и мы поговоримъ съ вами о чемъ вамъ будетъ угодно, лишь бы только, повторяю вамъ, вы отложили въ сторону всякія подстреканія и соблазны.

— Плохо вы меня знаете, отвчала дона Родригезъ. Я прихожу сюда никмъ не подосланная и не такіе еще года мои, чтобы ужъ мн длать было больше нечего, какъ заниматься подобными длами; у меня, слава Богу, въ тл еще есть душа и во рту цлы вс зубы, кром нсколькихъ, выпавшихъ отъ простуды, которую такъ легко схватить въ этомъ Аррагонскомъ краю. Но позвольте мн поговорить съ вами одну минуту, я сейчасъ зажгу свчку и возвращусь разсказать вамъ — цлителю бдъ всего міра — мои собственныя бды.

Не ожидая отвта, дуэнья покинула комнату Донъ-Кихота, въ голов котораго явилось въ ту же минуту тысячу мыслей по поводу этого новаго приключенія. И онъ началъ упрекать себя, что такъ легко согласился подвергнуть опасности врность своей Дульцине. «Кто знаетъ», сказалъ онъ самъ себ, «не пробуетъ ли никогда не дремлющій лукавый и пронырливый чортъ втолкнуть меня, при помощи старой дуэньи, въ ту западню, въ которую не могли завлечь меня императрицы, королевы, герцогини, графини, маркизы? Слышалъ я не разъ и не отъ пустыхъ людей, что чортъ пытается соблазнить человка скоре курносой женщиной, чмъ красавицей съ греческимъ носомъ. И, наконецъ, какъ знать? эта тишина, это уединеніе, этотъ странный случай не пробудятъ ли во мн заснувшихъ страстей и не заставятъ ли они меня въ конц жизни упасть на томъ мст, на которомъ до сихъ поръ я даже не спотыкался. Въ подобныхъ случаяхъ лучше бжать чмъ принимать битву. Впрочемъ, я, право, кажется начинаю съ ума сходить, если подобныя нелпости лзутъ мн въ голову и въ ротъ. Возможное ли дло, чтобы старая, сдая дуэнья съ очками на носу могла пробудить похотливое желаніе, даже въ самомъ развращенномъ сердц? есть ли на свт хоть одна дуэнья съ свжимъ, полнымъ, упругимъ тломъ? Есть ли хоть одна дуэнья, которая не была бы глупа и груба? Отстань же отъ меня это скопище женщинъ, бременящихъ землю! О, какъ умно сдлала эта дама, которая на двухъ концахъ своей эстрады помстила, какъ говорятъ, двухъ восковыхъ дуэній, съ очками на носу и съ иголкой въ рукахъ, сидящихъ на подушкахъ, какъ будто за шитьемъ. Эти фигуры были у нее въ дом совершенно такою же мебелью и украшеніемъ, какъ и настоящія, живыя дуэньи».