Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Что такое герцогиня? спросилъ Донъ-Кихотъ; ради Бога, объясните.

— Нечего длать, я должна сказать вамъ теперь всю правду. Господинъ Донъ-Кихотъ; вы изволили видть красоту герцогини, вы видли цвтъ ея лица, сіяющаго, какъ вычищенное оружіе, вы видли эти щеки изъ лилій и розъ, отражающія солнце и луну. Вы видли, какъ гордо выступаетъ она, словно не чувствуетъ подъ ногами почвы, можно подумать, что она распространяетъ здоровье вокругъ того мста, на которое ступитъ. И что-же? За все это герцогиня, скажу я вамъ, должна быть благодарна во первыхъ Богу, а во вторыхъ фонтанелямъ на своихъ ногахъ, которыми вытекаютъ изъ ея тла, какъ говорятъ доктора, вс нечистые соки.

— Пресвятая Два! воскликнулъ Донъ-Кихотъ; возможное ли дло, чтобы у герцогини были такія истеченія; я бы не поврилъ этому даже тогда, если бы увидлъ собственными глазами, но мн это говоритъ госпожа донна Родригезъ, и я долженъ врить. Тмъ не мене я все-таки думаю, что изъ этихъ фонтанелей вытекаютъ не нечистые соки, а чистая амбра. И я перестану теперь врить, что обычай открывать фонтанели сдланъ въ видахъ пользы для здоровья.

При послднихъ словахъ Донъ-Кихота дверь его спальни отворилась съ страшнымъ шумомнъ, до того испугавшимъ донну Родригезъ, что она выпустила свчу изъ рукъ, и въ комнат стало совершенно темно. Въ туже минуту бдная дуэнья почувствовала, что дв руки схватили ее за горло такъ сильно, что ей не было никакой возможности крикнуть, посл чего кто-то поднялъ ей, не говоря ни слова, юбки и принялся немилосердо хлестать ее чмъ то похожимъ на туфли. Донъ-Кихотъ, хотя и почувствовалъ состраданіе въ несчастной дуэнь, однако и не пошевельнулся на своей постели, теряясь въ догадкахъ за счетъ этого приключенія; и онъ оставался все время нмымъ и спокойнымъ, боясь, чтобы привиднія не вздумали чего добраго высчь и его самого; и боялся онъ не напрасно: хорошенько отстегавши не смвшую пикнуть дуэнью, незримые палачи подошли въ Донъ-Кихоту и сбросивъ съ него простыни и одяла, принялись щипать его такъ немилосердно, что онъ ршился обороняться кулаками. Въ чудесной тишин продолжалась эта битва почти полъ-часа; посл чего привиднія исчезли, донна Родригезъ опустила юбки и оплакивая постигшее ее несчастіе вышла изъ комнаты Донъ-Кихота, не сказавъ ни слова. Задумчивый, взволнованный, исщипанный Донъ-Кихотъ остался одинъ на своей постели, гд пока мы и разстанемся съ нимъ. Каквіе волшебники такъ зло подшутили надъ рыцаремъ, это объяснится въ свое время, теперь же насъ зоветъ къ себ Санчо-Пансо, и порядокъ исторіи требуетъ, чтобы мы возвратились въ нему.

Глава XLIX

Мы оставили великаго губернатора страшно разгнваннаго крестьяниномъ, прикинувшимся дуракомъ. Наученный мажордомомъ, получившимъ отъ герцога самыя точныя инструкціи касательно того, какъ поступать съ губернаторомъ на его мнимомъ остров, крестьянинъ этотъ превосходно подшутилъ надъ Санчо Пансо. Какъ ни простъ былъ однако послдній, онъ, тмъ не мене, нигд не спотыкаясь, ловко справлялся съ насмшниками.

«Господа», сказалъ онъ окружавшимъ его лицамъ, къ которымъ присоединился вошедшій въ ту минуту въ залу докторъ Педро: «теперь, получивъ тайную депешу герцога, я вижу, что судіи и правители должны быть желзными людьми; кого не утомитъ назойливость всхъ этихъ господъ, приходящихъ къ намъ по разнымъ дламъ и требующихъ, чтобы ихъ выслушивали во всякое время и занимались бы только ими одними. И если бдный судія не выслушаетъ и не удовлетворитъ ихъ въ туже минуту, по невозможности, или потому, что они не во время пришли, такъ господа эти проклинаютъ, кусаютъ, раздираютъ его, грызутъ его кости и даже оспариваютъ у насъ нашу долю дворянства. Дуракъ! не лзь съ твоими длами, выжди удобную минуту, не приходи въ то время, когда губернаторъ стъ или спитъ. Вдь судьи тоже люди изъ костей и тла; они тоже должны отдавать природ то, что она требуетъ отъ нихъ, кром меня, не дающаго своей природ кушать, благодаря стоящему здсь доктору Педро Черствому Тартафуера, который положилъ себ уморить меня, во что бы то ни стало, голодомъ, утверждая, что эта смерть есть именно жизнь. Чтобы послалъ Господь такую жизнь ему и всему его роду, то есть всмъ злымъ докторамъ, потому что хорошіе доктора достойны лавровыхъ внковъ».