Съ послднимъ словомъ Донъ-Кихотъ всталъ съ постели съ намреніемъ запереть двери своей спальни и не пустить къ себ донну Родригезъ. Но въ ту минуту, когда онъ прикоснулся рукою нъ замку, донна Родригезъ появилась у дверей съ зажженной свчей. Увидвъ возл себя Донъ-Кихота, завернутаго, по прежнему, въ желтое одяло, съ колпакомъ на голов и компрессами на лиц, она опять испугалась и попятившись немного назадъ сказала:
— Не подкараулилъ ли насъ кто-нибудь?
— Мн слдуетъ спросить у васъ тоже самое, сказалъ Донъ-Кихотъ. Скажите: могу ли я не опасаться никакого насилія и покушенія съ вашей стороны?
— У кого вы это спрашиваете и отъ кого опасаетесь вы насилія? спросила донна Родригезъ.
— Отъ васъ, я опасаюсь и у васъ я спрашиваю, — сказалъ Донъ-Кихотъ; я сдланъ не изъ мрамора, а вы не изъ чугуна, и теперь не десять часовъ утра, а двнадцать ночи, и даже, кажется, немного больше; наконецъ мы находимся съ вами въ боле таинственной и уединенной комнат, чмъ тотъ гротъ, въ которомъ смлый Эней покусился на невинность прекрасной Дидоны. Но дайте мн вашу руку, и я буду считать себя вполн безопаснымъ, надюсь на свою сдержанность, поддержанную вашими почтенными сдинами. Съ послднимъ словомъ рыцарь поцаловалъ правую руку дуэньи и подалъ ей свою, которую дана его взяла съ такой же точно церемоніей.
На этомъ мст, Сидъ Гамедъ, прерывая разсказъ свой, восклицаетъ: «клянусь Магометомъ! я отдалъ бы лучшую изъ двухъ моихъ шубъ, чтобы увидть, какъ шла эта пара подъ руку отъ дверей до постели».
Донна Родригезъ сла на стул немного поодаль отъ кровати, не снимая очковъ и не выпуская изъ рукъ свчки. Донъ-Кихотъ же, весь спрятанный въ одяло, высунувши только лицо, услся на своей постели, и когда рыцарь и его дама устроились на своихъ мстахъ, Донъ-Кихотъ сказалъ донн Родригезъ:
— Теперь, донна Родригезъ, вы можете развязать ваши губы и излить передо мною вс скорби вашего больнаго сердца и вашей прискорбной души; я васъ выслушаю непорочнымъ ухомъ и помогу милосердымъ дломъ.