Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

«Я не понимаю, что вамъ нужно, добрые люди», сказалъ Санчо. Въ отвтъ на это одинъ пилигримъ вынулъ изъ-за пазухи кошелекъ и показалъ Санчо, что братія проситъ денегъ. Приложивъ большой палецъ въ горлу и разставивъ въ воздух остальные, Санчо далъ этимъ понять нищимъ, что въ карман у него нтъ ничего; и пріударивъ затмъ своего осла похалъ дальше. Но одинъ изъ нищихъ, оглядвъ его съ ногъ до головы, бросился въ слдъ за нимъ, схватилъ его за поясъ и громко закричалъ Санчо на чистомъ испанскомъ язык: «Боже! кого я вижу, неужели это добрый сосдъ мой Санчо Пансо? Да, это онъ, безъ всякаго сомннія, потому что я не сплю и не пьянъ». Санчо былъ очень удивленъ, услышавъ, что его называютъ по имени и увидвъ, что его обнимаетъ какой-то нищій пилигримъ. Молча — долго и внимательно смотрлъ онъ на него, но не могъ узнать, кто это.

— Братъ Санчо Пансо, сказалъ нищій, разв не узнаешь ты сосда твоего мориска Рикота, разнощика изъ твоей деревни?… Услышавъ это, Санчо сталъ пристально вглядываться въ нищаго, и мало-по-малу узналъ знакомыя черты своего земляка. Не сходя съ осла, онъ сказалъ, обнимая Рикота: «какой же чортъ могъ бы узнать тебя, Рикотъ, въ этомъ плать? Кто это такъ нарядилъ тебя и какъ ршился ты прійти въ Испанію; — вдь если тебя поймаютъ здсь, не сдобровать теб«.

— Если ты не выдашь меня, Санчо, отвтилъ пилигримъ, никто, я увренъ, не узнаетъ меня въ этомъ вид. Но сойдемъ съ дороги и отправимся въ этотъ лсокъ; тамъ мы отдохнемъ и закусимъ. Ты тоже закусишь съ моими хорошими товарищами, и я разскажу теб, что случилось со мною, со дня моего ухода изъ деревни, посл приказа его величества, грозившаго послднимъ остаткамъ нашей несчастной націи.

Санчо охотно согласился на это, и Рикотъ, переговоривъ съ своими товарищами, отправился въ лсокъ, расположенный недалеко отъ большой дороги. Тамъ пилигримы, все молодые, красивые люди, кром престарлаго Рикота, сложили на землю посохи, скинули свои дорожные плащи и, оставшись въ однихъ камзолахъ, услись на земл, вынули котомки, плотно набитыя провизіей, за дв версты возбуждавшей жажду, и разложили за тмъ на травяной скатерти хлбъ, соль, ножи, орхи, овечьи сыры и кости отъ окороковъ, которыя можно было если не грызть, то по крайней мр сосать. Кром того они достали икру, вещество сильно возбуждающее жажду и вдоволь оливъ, правда сухихъ и безъ всякой приправы, но вкусныхъ и удобныхъ и для жеванія въ свободное время. Но всего ярче сіяли на этомъ банкет шесть мховъ вина; — каждый пилигримъ досталъ изъ своей котомки по одному мху, и самъ добрый Рикотъ, преобразившійся изъ мориска въ нмца, досталъ также свой мхъ, — по величин онъ могъ поспорить съ пятью остальными. За тмъ пилигримы принялись медленно, но съ большимъ апетитомъ закусывать, отвдывая куски разныхъ яствъ остріемъ ножа. Закусивши они приподняли руки съ мхами вина, устремили глаза къ небу и, качая головами, приложили горлышки бутылокъ ко рту. Показывая этимъ сколько удовольствія доставляетъ имъ такого рода занятіе, они оставались въ одномъ положеніи нсколько времени, вливая въ себя вино. Глядя на это, Санчо чувствовалъ себя какъ нельзя боле довольнымъ, и взявши у Рикота мхъ съ виномъ, принялся распивать его съ такимъ же удовольствіемъ, какъ и остальная компанія. Четыре раза мха подносили во рту, въ пятый поднести ихъ было невозможно; въ общему горю они стали сухими и плоскими, какъ тростникъ. Отъ времени до времени каждый изъ пилигримовъ соединилъ правую руку свою съ рукою Санчо, говоря: «испанцы и нмцы въ дружеской компаніи, на что Санчо отвчалъ: клянусь Богомъ, правда. Посл чего онъ разражался смхомъ, продолжавшимся съ часъ времени и забывалъ тогда все, что приключилось съ нимъ во время его губернаторства. За питьемъ и дой, дло извстное, забываются всякія невзгоды. Конецъ попойки сталъ началомъ сна, и пилигримы захрапли на трав, служившей имъ скатертью и столомъ. Не спали только Санчо и Рикотъ, потому что они больше ли, чмъ пили. Отошедши немного въ сторону, они услись подъ букомъ, и тмъ временемъ, какъ товарищи его пилигримы сладко спали себ, Рикотъ чистымъ испанскимъ языкомъ, не примшивая ни одного маврскаго слова, разсказалъ Санчо Пансо свою исторію: