— Съ большимъ удовольствіемъ помогъ бы теб, отвтилъ Санчо, но только я человкъ не жадный, иначе я не выпустилъ бы сегодня утромъ изъ рукъ своихъ такого мста, на которомъ могъ бы украсить золотомъ стны своего дома, и раньше полугода вкушать съ серебрянныхъ блюдъ. Вотъ поэтому, да еще потому, что я бы измнилъ, какъ мн кажется, королю, помогая врагамъ его, я не отправлюсь съ тобою, хотя бы ты не только пообщалъ мн двсти ефимковъ, а отсчиталъ бы сейчасъ четыреста — чистыми деньгами.
— Какое же ты мсто оставилъ? — спросилъ Рикотъ.
— Губернатора такого острова, какого не найти на три мили кругомъ, сказалъ Санчо.
— Гд же этотъ островъ?
— Гд! въ двухъ миляхъ отсюда; — островъ Бараторія.
— Что ты городишь, Санчо, сказалъ Рикотъ, могутъ ли быть на земл острова; острова на моряхъ.
— Другъ Рикотъ, что ты говоришь, отвтилъ Санчо; вдь я покинулъ этотъ островъ сегодня утромъ, а вчера еще былъ губернаторомъ на немъ. И оставилъ я его потому, что опасное это дло быть губернаторомъ.
— А что выигралъ ты, бывши губернаторомъ?
— Выигралъ увренность, что я могу быть губернаторомъ только стада козъ и что богатства пріобртаются на губернаторскихъ мстахъ цною спокойствія, сна и даже пищи; губернаторы должны сть мало, особенно когда въ нимъ приставлены доктора, которые должны заботиться о губернаторскомъ здоровь.
— Не понимаю тебя, Санчо, отвтилъ Рикотъ; кажется мн только, что ты городишь чепуху. какой чортъ могъ сдлать тебя губернаторомъ острова? Ужели кром тебя на свт не нашлось губернатора? Замолчи, пожалуйста, да подумай, намренъ ли ты отправиться со мною и помочь мн унести мое богатство, — то, что я оставилъ можетъ быть названо богатствомъ. Повторяю, я дамъ теб столько, что теб хватитъ на всю жизнь.
— Сказалъ я теб, Рикотъ, что не хочу, отвтилъ Санчо; будь доволенъ тмъ, что я не доношу на тебя и отправляйся съ Богомъ своей дорогой, а я отправлюсь своей, помня эту пословицу нашу, что хорошо нажито, то теряется, а что дурно — то теряется вмст съ тмъ, кто нажилъ его.
— Ну Богъ съ тобой, проговорилъ Рикотъ, но, скажи, былъ ли ты при отъзд моей жены и дочери?
— Былъ, сказалъ Санчо; и скажу теб, что вся деревня вышла взглянуть на твою дочь, когда она узжала, и вс въ одинъ голосъ говорили, что она прекрасне всхъ женщинъ на свт; такой красавицей казалась она. Она со слезами прощалась съ друзьями своими, цаловала ихъ и просила молиться за нее Богу и Пресвятой Его Матери. И такъ жалостно она плакала, что у меня самого слезы выступили на главахъ, хотя я отъ природы не плаксивъ. Клянусь Богомъ, многіе хотли было укрыть ее у себя или похитить на дорог, и только страхъ ослушаться королевскаго приказа удержалъ ихъ. Всхъ боле влюбленъ въ нее былъ Педро Грегоріо; ты его знаешь: отецъ у него богатъ и онъ, какъ вс говорили, сильно любилъ твою дочь. И съ тхъ поръ, какъ она ухала, никто не видлъ его у насъ въ деревн; вс думаютъ, не отправился ли онъ за нею, съ намреніемъ похитить ее на дорог. Но до сихъ поръ, мы ничего не узнали о немъ.
— Я всегда думалъ, что онъ любитъ мою Рикоту, но довряясь ей вполн, я не боялся за нее. Ты знаешь, Санчо, наши женщины рдко выходили за старыхъ христіанъ, а дочь моя больше заботилась о томъ, чтобы быть христіанкой, чмъ влюбленной и не обращала, какъ я думаю, вниманія на ухаживанія этого богатаго наслдника.
— И хорошо длала, онъ былъ не подъ пару ей, сказалъ Санчо: но пора намъ проститься съ тобою, Рикотъ: я тороплюсь, хочу сегодня вечеромъ пріхать въ своему господину Донъ-Кихоту.
— Богъ съ тобой, прощай братъ Санчо, проговорилъ Рикотъ, вонъ и товарищи мои глаза уже протираютъ, и мн значитъ пора въ дорогу. Съ послднимъ словомъ старые знакомые нжно обнялись, поцловались и отправились въ противоположныя стороны; Санчо — верхомъ на осл, а Рикотъ пшкомъ съ своимъ странническимъ посохомъ.
Глава LV