Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Донъ-Кихотъ пребывалъ неподвиженъ, нетерпливо ожидая къ чему приведутъ вс эти предосторожности. Взявъ рыцаря за руку, донъ-Антоніо возложилъ ее на руку бронзовой головы, на яшмовый столъ и на поддерживавшую его ножку. «Эта голова», сказалъ онъ Донъ-Кихоту; «сдлана однимъ изъ величайшихъ волшебниковъ и кудесниковъ, существовавшихъ когда либо на свт. Это былъ, если не ошибаюсь, полякъ, ученикъ знаменитаго Эскотилло, о которомъ разсказываютъ такъ много чудеснаго. Онъ жилъ нкоторое время у меня въ дом; и за тысячу червонцевъ сдлалъ мн эту голову, обладающую чудеснымъ даромъ отвчать на нее, что у нея спрашиваютъ. Сказавъ это, донъ-Антоніо начерталъ круги, написалъ іероглифы, сдлалъ наблюденіе надъ звздани, словомъ исполнилъ свою работу съ совершенствомъ, которое мы увидимъ завтра. «По пятницамъ», добавилъ онъ, «голова эта молчитъ, сегодня же пятница, и потому она заговорятъ не раньше какъ завтра. Тмъ временемъ, вы можете обдумать вопросы, которые вы намрены предложить ей, и она отвтитъ вамъ сущую правду; говорю вамъ это по опыту». Чудесныя свойства, которыми обладала бронзовая голова, не мало удивили Донъ-Кихота; онъ даже не вполн доврялъ имъ. Но видя, какъ скоро могъ убдиться онъ въ этомъ чуд, рыцарь не сказалъ ни слова, и только поблагодарилъ хозяина дома за открытіе ему такого удивительнаго секрета. За тмъ они покинули комнату, которую донъ-Антоніо заперъ на ключъ и возвратились въ залу, гд ихъ ожидало остальное общество, собравшееся въ дом донъ-Антоніо, слушая Санчо, разсказывавшаго, во время отлучки Донъ-Кихота, случившіеся съ рыцаремъ приключенія.

Вечеромъ Донъ-Кихота просили прогуляться по городу, безъ оружія, въ обыкновенномъ плать, и въ буромъ плащ, подъ которымъ въ это жаркое время пропотлъ бы даже ледъ; слуги донъ-Антоніо должны были этимъ временемъ занимать Санчо и не пускать его изъ дому. Донъ Кихотъ халъ верхомъ не на Россинант, а на большомъ, быстромъ, богато убранномъ мул. Рыцарю накинули на плечи плащъ и привязали сзади такъ, что онъ не замтилъ этого, пергаментъ съ надписью большими буквами: «это — Донъ-Кихотъ Ламанчскій.» Надпись эта поражала всхъ прохожихъ, возвщая имъ, кто это детъ на мул; и Донъ-Кихотъ чрезвычайно удивленъ былъ, видя, что вс узнаютъ и называютъ его по имени. «Какъ велико могущество странствующаго рыцарства», сказалъ онъ, обращаясь къ хавшему рядомъ съ нимъ донъ-Антоніо, «оно доставляетъ рыцарю всесвтную извстность. Вы видите, донъ-Антоніо, вс, знакомые и незнакомые, даже маленькіе дти, никогда не видавшія меня въ глаза, сразу узнаютъ меня.»

— Иначе и быть не можетъ, господинъ Донъ-Кихотъ, отвтилъ донъ-Антоніо; какъ пламени нельзя ни замкнуть, ни укрыть, такъ не укрыть, не замкнуть и доблести особенно боевой, возносящейся надъ всмъ въ мір и все озаряющей своимъ сіяніемъ.

Тмъ временемъ, какъ Донъ-Кихотъ халъ среди неумолкавшихъ привтственныхъ кликовъ, какой-то прохожій кастилецъ, прочитавъ надпись на спин рыцаря, подошелъ къ Донъ-Кихоту и сказалъ ему: «чортъ тебя возьми, Донъ-Кихотъ Ламанчскій! Какъ ты добрался сюда живымъ посл всхъ палочныхъ ударовъ, сыпавшихся на твои плечи! Ты полуумный, и еслибъ ты былъ полуумнымъ только самъ для себя, еслибъ ты сидлъ себ въ углу одинъ съ твоими безумствами, бда была бы не велика, но безуміе твое заражаетъ всякаго, кто только свяжется съ тобой. Вотъ хоть эти, сопровождающіе тебя теперь! Позжай, сумазбродъ, домой: займись своимъ имніемъ, женою, дтьми, и оставь вс эти дурачества, которыя переворачиваютъ вверхъ дномъ твою голову и мутятъ твой разсудокъ.»

— Ступай, любезный, своей дорогой, сказалъ ему донъ-Антоніо, и не давай совтовъ тому, кто не проситъ тебя. Господинъ Донъ-Кихотъ находится въ полномъ разсудк, да и вс мы не полуумные; мы знаемъ, что доблесть должна быть почтена всегда и во всемъ. Убирайся же по добру, до здорову, и не суй носа туда, гд тебя не спрашиваютъ.

— Клянусь Богомъ, вы правы, воскликнулъ кастилецъ, уговаривать этого господина все равно, что стрлять горохомъ въ стну. И все таки жалко мн видть человка выказывающаго, какъ говорятъ, столько свтлаго ума, вязнущимъ въ тин странствующаго рыцарства. Но будь я проклятъ, со всмъ моимъ родомъ, если отъ сегодня я посовтую что нибудь этому господину; хотя бы мн суждено было прожить больше чмъ Мафусаилу; — не сдлаю я этого, какъ бы меня не упрашивали.