Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Какое каменное сердце не смягчилось бы при этихъ словахъ, хоть на столько, чтобы пожелать услышать разсказъ несчастнаго юноши? Адмиралъ согласился выслушать его. Но просилъ не надяться вымолить себ прощеніе въ столь тяжкой вин. Получивъ это позволеніе арраецъ разсказалъ слдующее. «Я принадлежу къ той, боле несчастной, чмъ благоразумной націи, на которую въ послднее время обрушилось столько ударовъ. Я — мавританская двушка. Двое дядей моихъ увезли меня — во время постигшаго наше племя несчастія — въ Варварійскія земли, не смотря на то, что я христіанка не изъ притворныхъ, а изъ самыхъ искреннихъ. Напрасно я говорила правду; т, которымъ поручено было прогнать насъ не слушали меня, дяди мои не врили мн; они думали, что я хочу обмануть ихъ, чтобы остаться на родной сторон и насильно увезли меня. Мать и отецъ мои христіане; воспитанная въ строгой нравственности, съ молокомъ всосавши вру католическую, ни словомъ, ни обычаемъ, не выдавала я своего мавританскаго происхожденія; и по мр того, какъ укрплялась я въ этой добродтели — по моему, это добродтель — разсцвтшая моя красота; и хотя жила я въ удаленіи отъ свта, тмъ не мене меня увидлъ молодой донъ Гаспаръ Грегоріо, старшій сынъ одного помщика, возл нашего села. Какъ меня увидлъ, какъ мы познакомились съ нимъ, какъ полюбили одинъ другаго, это долго разсказывать, особенно тогда, когда я ожидаю, что между шеей и языкомъ моимъ скоро помстится роковая веревка. Скажу только, что донъ-Грегоріо послдовалъ за мною въ изгнаніе. Зная хорошо нашъ языкъ, онъ смшался съ толпами изгнанныхъ морисковъ, и во время пути подружился съ моими дядями. Предусмотрительный отецъ мой, услышавъ про эдиктъ, грозившій намъ изгнаніемъ, поспшилъ покинуть родную сторону и отыскать для насъ убжище на чужбин. Онъ зарылъ въ тихомъ мст, которое извстно только мн, множество драгоцнныхъ камней и дорогихъ жемчуговъ и много, много денегъ, и веллъ мн не дотрогиваться до всхъ этихъ богатствъ, если насъ изгонятъ прежде его возвращенія. Я послушала его, и отправилась въ Варваріискую землю съ дядями и другими родственниками моими. Мы поселились въ Алжир, которому суждено было стать моимъ адомъ. Алжирскій дей, услыхавъ о моей красот, о моемъ богатств, веллъ привести меня къ себ и спросилъ меня въ какой Испанской провинціи я родилась и какія драгоцнности и сколько денегъ привезла я съ собою. Я назвала ему родной мой край и сказала, что деньги и вещи зарыты въ землю, но что ихъ очень легко откопать, если я сама отправлюсь въ Испанію; я думала корыстью ослпить его сильне чмъ моей красотой. Тмъ временемъ, какъ я разговаривала съ нимъ, ему сказали, что меня сопровождалъ изъ Испаніи одинъ изъ прекраснйшихъ юношей на земл; я догадалась, что дло шло о дон Гаспар Грегоріо, дйствительно одномъ изъ самыхъ прекрасныхъ мужчинъ. Я задрожала при мысли грозившей ему опасности, потому что эти варвары предпочитаютъ прекраснаго юношу прелестнйшей женщин. Дей въ ту минуту приказалъ привести къ себ донъ Грегоріо и спросилъ меня, правду ли говорятъ о немъ. Какъ бы вдохновенная самимъ небомъ, я отвтила ему: «правда, но только я должна теб сказать, что это не юноша, а такая же двушка, какъ я. Позволь мн пойти и одть ее въ женское платье, чтобы оно выказало красоту ее во всемъ блеск и чтобы она спокойне появилась предъ тобой». Дей согласился и сказалъ, что на другой день переговорить со мною, какъ мн вернуться въ Испанію за моими богатствами. Я бросилась къ донъ Гаспару и сказавъ ему какой опасности подвергается онъ, показываясь въ мужскомъ плать, одла его какъ мавританскую двушку, и въ тотъ же вечеръ повела къ дею; — обвороженный его наружностью, дей задумалъ оставить у себя эту красавицу, чтобы подарить ее султану. Но, устраняя опасность, грозившую ей отъ него самого, даже въ его собственномъ гарем, онъ приказалъ отдать ее подъ надзоръ знатныхъ мавританокъ, и донъ Грегоріо отвели къ нимъ въ туже минуту. Что почувствовали мы, въ минуту разлуки, мы такъ нжно любившіе другъ друга, объ этомъ пусть судятъ т, которые любятъ такъ-же нжно. Вскор затмъ дей ршилъ, чтобы я отправилась въ Испанію на этомъ бригантин, въ сопровожденіи двухъ природныхъ ту рокъ, тхъ самыхъ, которые убили вашихъ двухъ солдатъ. за мною послдовалъ также этотъ испанскій ренегатъ (она указала на того, кто первый отвтилъ адмиралу); христіанинъ въ глубин души, онъ отправился со мною скоре съ желаніемъ остаться въ Испаніи, чмъ вернуться въ Варварійскія земли. Остальные гребцы — мавры и турки, но они только гребцы и больше ничего; а т два жадныхъ и дерзкихъ турка, не слушая моего приказанія, высадить насъ въ христіанскомъ плать, которое было съ нами, въ первомъ удобномъ мст на испанскомъ берегу, хотли прежде всего ограбить эти берега, боясь, чтобы съ нами не случилось чего нибудь такого, что помогло бы открыть ихъ бригантинъ и имъ не овладли-бы испанскія галеры, если он будутъ по близости. Вчера вечеромъ мы пристали къ берегу, не зная, что вблизи находятся четыре галеры; сегодня насъ открыли, остальное вы знаете. Добавлю только, что донъ-Грегоріо въ женскомъ плать остается между женщинами, опасаясь за свою жизнь, а я, съ связанными руками, ожидаю здсь смерти, освободящей меня отъ моихъ страданій. Вотъ вамъ моя грустная исторія. Прошу васъ только, позвольте мн умереть, какъ христіанк, я не причастна грху, въ который впало мое несчастное племя». Съ послднимъ словомъ она умолкла и съ глазами полными слезъ вызывала слезы изъ глазъ всхъ ея слушателей. Тронутый вице-король подошелъ къ прекрасной мориск и, не говоря ни слова, самъ развязалъ веревку, связывавшую ей руки, а какой-то старый пилигримъ, вошедшій на галеру вмст съ вице-королемъ, не сводилъ съ нее все время глазъ, и когда она умолкла, упалъ къ ея ногамъ, сжалъ ихъ въ своихъ рукахъ и воскликнулъ, обливаясь горючими слезами: «О, Анна Феликсъ, дочь моя злосчастная! я отецъ твой Рикотъ, я пришелъ за тобою, потому что не могу я жить безъ тебя, безъ всей души».