Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

«Дульцинея прекрасне всхъ женщинъ на свт, а я несчастне всхъ рыцарей въ мір; истины этой не должно компрометировать мое безсиліе поддерживать ее. Вонзай, рыцарь, вонзай это копье въ мою грудь и возьми мою жизнь, взявши мою честь.»

— Нтъ, нтъ! воскликнулъ рыцарь серебряной луны, да сіяетъ въ непомеркающемъ свт слава Дульцинеи Тобозской! я требую только, чтобы господинъ Донъ-Кихотъ удалился на одинъ годъ, или на такое время, какое я ему назначу, въ свою деревню, какъ это условлено между нами, прежде чмъ мы встртились съ оружіемъ въ рукахъ.

Вице-король, донъ-Антоніо и нсколько другихъ лицъ, ясно услышали и слова рыцаря серебряной луны и отвтъ Донъ-Кихота, сказавшаго, что если только ему не повелятъ ничего. предосудительнаго для Дульцинеи, такъ онъ исполнитъ все, какъ благородный рыцарь. Услышавъ это, рыцарь серебряной луны повернулъ коня и поклонившись вице-королю, поскакалъ маленькимъ галопомъ съ мста побоища. Вице-король веллъ донъ-Антоніо послдовать за этимъ рыцаремъ и узнать, во что бы то ни стало, кто онъ такой? Донъ-Кихота подняли тмъ временемъ съ земли и открыли его блдное, безжизненное, покрытое потомъ лицо. Россинантъ же чувствовалъ себя такъ плохо, что не могъ подняться на ноги. Отуманенный слезами Санчо не зналъ что длать, что говорить. Все, происходившее вокругъ него, казалось ему какимъ-то сномъ, какимъ-то очарованіемъ. Онъ видлъ своего господина побжденнымъ, помилованнымъ, давшимъ слово не прикасаться къ оружію въ теченіе года. Онъ видлъ помраченнымъ свтъ его славы и вс общанія его, вс надежды свои обращенными въ прахъ, развянными какъ дымъ. Ему мерещился Россинантъ искалченнымъ, а господинъ его разбитымъ на всю жизнь; благо еще, еслибъ разбитые члены возстановляли разстроенный мозгъ. Наконецъ рыцаря отнесли на носилкахъ, принесенныхъ, по приказанію вице-короля, къ донъ-Антоніо, а вице-король возвратился во дворецъ, желая узнать, кто былъ рыцарь серебрянной луны, приведшій Донъ-Кихота въ такое несчастное положеніе.

Глава LXV

Донъ-Антоніо Морено отправился вслдъ за рыцаремъ серебряной луны, котораго преслдовала толпа ребятишекъ разнаго возраста до самой гостинницы въ центр города, гд онъ остановился. Желая, во чтобы бы то ни стало, узнать, кто этотъ незнакомецъ, донъ-Антоніо вошелъ за нимъ въ гостиницу и послдовалъ въ отдльную комнату, гд къ рыцарю подошелъ оруженосецъ снять съ него оружіе. Видя, что его не оставляетъ какой-то господинъ, рыцарь серебряной луны сказалъ донъ-Антоніо: и догадываюсь зачмъ вы пришли; вамъ угодно узнать, это а? Извольте — я вамъ разскажу это, тмъ временемъ, какъ оруженосецъ мой станетъ снимать съ меня оружіе. Причинъ скрываться у меня нтъ; я, милостивый государь, — бакалавръ Самсонъ Карраско, живу въ одной деревн съ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, возбуждающимъ общее состраданіе къ себ во всхъ его знакомыхъ, во мн, быть можетъ, боле чмъ въ комъ-нибудь другомъ. Полагая, что онъ можетъ выздоровть только сидя спокойно дома, я искалъ средствъ устроить это дло. Три мсяца тому назадъ я отправился вслдъ за нимъ, въ образ рыцаря зеркалъ, встртился съ нимъ на дорог, и надясь поразить его безъ крови и ранъ, вызвалъ его на бой съ условіемъ, что побжденный предается на волю побдителя. Считая уже Донъ-Кихота побжденнымъ, я думалъ потребовать отъ него, чтобы онъ возвратился домой и не вызжалъ оттуда въ теченіи года; — этимъ временемъ, я думалъ, можно будетъ вылечить его. Но судьб угодно было чтобы не я, а онъ побдилъ и свалилъ меня на землю. Такимъ образомъ надежды мои были обмануты. Донъ-Кихотъ отправился дальше, а я возвратился домой пристыженный, побжденный и порядкомъ помятый своимъ довольно опаснымъ паденіемъ. Это не отбило у меня, однако, охоты еще разъ отправиться за Донъ-Кихотомъ и побдить его въ свою очередь, что мн и удалось сдлать сегодня въ вашихъ глазахъ. Всегда врный своему слову, врный обязанностямъ странствующаго рыцарства, Донъ-Кихотъ безъ всякаго сомннія честно исполнитъ то, что я веллъ ему. Вотъ вамъ вся исторія. Прошу васъ только не говорить это я, чтобы мое благое намреніе не пропало втун, и мн бы удалось возвратить разсудокъ человку очень умному, когда онъ забываетъ о странствующемъ рыцарств.