Читаем Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание) полностью

— Философъ ты, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; не знаю, право, кто научилъ тебя говорить такъ умно; замчу теб только, другъ мой, что ничто не длается случайно здсь; добро и зло ниспосылаются на насъ по велнію неба; оттого-то и говорятъ, что каждый самъ виновенъ въ своихъ удачахъ и неудачахъ. Я тоже самъ виновенъ въ моемъ несчастіи; я не умлъ благоразумно пользоваться счастіемъ, и дорого поплатился за свою надменность. Я долженъ былъ сообразить, что худому Россинанту не противостоять могучему коню рыцаря серебряной луны, и однако я принялъ предложенный мн бой; я сражался, какъ могъ, но былъ поверженъ на землю и хотя потерялъ славу и честь, но не потерялъ способности сдержать данное иною слово. Когда я былъ безстрашнымъ странствующимъ рыцаремъ. рука и дла мои говорили за меня; теперь, ставши уничтоженнымъ оруженосцемъ, я хочу прослыть рыцаремъ своего слова, сдержавши данное иною общаніе. Отправимся же, другъ Санчо, домой, и проведемъ тамъ этотъ тяжелый годъ моего искуса. Въ нашемъ вынужденномъ уединеніи, мы обновимъ силы, чтобы въ свое время опять взяться за оружіе, отъ котораго я никогда не откажусь.

— Ваша милость, отвтилъ Санчо, ходить пшкомъ право не такъ особенно пріятно, чтобы я соглашался длать большіе переходы. Повсимъ же это оружіе, какъ висльника, на какое нибудь дерево, и когда я усядусь на спин моего осла, и не будутъ ноги мои топтать земли, тогда станемъ длать какіе вамъ угодно переходы. Думать же, что я стану расхаживать, какъ вамъ будетъ угодно, пшкомъ, значило бы принимать ночь за день.

— Прекрасно, сказалъ Донъ-Кихотъ; повсимъ наше оружіе на дерево, какъ трофей, и напишемъ сверхъ или вокругъ его эти два стиха, начертанные надъ трофеями Роланда:

Да не дерзнетъ никто рукой къ нимъ прикоснуться,

Когда не хочетъ онъ съ Роландомъ здсь столкнуться.

— Золотыя слова, отвтилъ Санчо, и еслибъ не понадобился намъ въ дорог Россинантъ, такъ посовтывалъ бы я вашей милости повсить и его за одно съ вашими доспхами.

— И потому то я не повшу ни Россинанта, ни моего оружія; да не будетъ сказано обо мн, что я дурно вознаградилъ хорошую услугу.

— Ваша правда, замтилъ Санчо; умные люди говорятъ, что не слдуетъ обвинять вьюка въ вин осла. Въ вашемъ пораженіи виновны вы сами, поэтому вы и накажите сами себя, и пусть гнвъ вашъ не разразится ни надъ этимъ несчастнымъ, разбитымъ и окровавленнымъ оружіемъ, ни надъ добрымъ и мягкимъ Россинантомъ, ни надъ моими деликатными ногами, заставляя ихъ путешествовать боле, чмъ слдуетъ.

Въ подобныхъ разговорахъ прошелъ этотъ день и четыре слдующихъ безъ того, чтобы что-нибудь задержало въ пути оруженосца и рыцаря. На пятый день, входя въ одно мстечко, они застали у дверей корчмы веселившуюся ради праздника толпу народа, и когда Донъ-Кихотъ подошелъ къ ней, одинъ крестьянинъ возвысивъ голосъ, сказалъ: «ладно, пусть ршитъ дло одинъ изъ этихъ господъ, не знающій о чемъ шелъ закладъ.»

— Согласенъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, и ршу его совершенно справедливо, если только разберу.

— Дло въ томъ, отвтилъ крестьянинъ, что одинъ толстякъ въ нашей деревн, всящій два центнера и три четверти, вызвалъ на перебжку другаго, всящаго всего сто двадцать пять фунтовъ. Постановлено было, чтобы они пробжали сто шаговъ съ одинаковыми тяжестями, но когда у вызвавшаго опросили, какъ соразмрить тяжести, онъ отвтилъ, что вызванный, всящій центнеръ съ четвертью, долженъ привсить къ своей ше центнеръ съ половиною желза и тогда сто двадцать пять фунтовъ тощаго уравновсятся съ двумя стами семидесятью пятью фунтами толстаго.

— Позвольте, позвольте, воскликнулъ Санчо, прежде чмъ усплъ отвтить Донъ-Кихотъ; ршить это дло слдуетъ мн, какъ бывшему губернатору и судь: я долженъ разршать подобныя недоумнія и развязывать подобные узды.

— И отлично, разрши ты это дло, другъ Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ; я не могу подавать совтовъ, пока умъ мой встревоженъ и мысли смущены.

Получивъ это позволеніе, Санчо обратился къ крестьянамъ, окружавшимъ его густою толпою и молча ожидавшихъ, разиня ротъ, его отвта.

— Братцы! сказалъ Санчо; не по справедливости и не по разсудку поступаетъ толстый: если вызываемый иметъ право выбирать оружіе. такъ не можетъ онъ выбирать такого, съ которымъ противнику его никакъ не выдержать боя. По моему мннію не тощему привязывать себ желзо, а толстому слдуетъ подрзать, сократить, убавить и уменьшить себя, снять съ себя сто пятдесять фунтовъ тла, оттуда и отсюда, словомъ откуда онъ найдетъ удобне и, оставивши въ себ только сто двадцать пять фунтовъ всу, пусть побжитъ онъ тогда съ тощимъ; тяжесть обоихъ будетъ одинакова.

— Клянусь Богомъ, правда, воскликнулъ одинъ изъ крестьянъ, слушавшихъ Санчо; господинъ этотъ разсудилъ, какъ каноникъ. Но только толстякъ врно не захочетъ снимать съ себя и одного золотника, а тмъ больше ста пятидесяти фунтовъ мяса.

— Всего лучше, сказалъ другой, вовсе не бгать имъ, чтобы тощему не издохнуть подъ толстымъ и толстому не изрзывать себя предъ тощимъ; пусть половина заклада пойдетъ на вино, пригласимъ съ собою этихъ господъ и длу конецъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги