Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Между тмъ, Ахьтизидора услась на верху катафалка и въ ту же минуту заиграли трубы, сливаясь съ звуками флейтъ и возгласами всхъ присутствовавшихъ, привтствовавшихъ воскресеніе двы кликами: «да здравствуетъ Альтизидора, да здравствуетъ Альтизидора»! Герцогъ и герцогиня встали съ своихъ мстъ вмст съ Миносомъ и Родомонтомъ и отправились съ Донъ-Кихотомъ и Санчо поднять изъ гроба Альтизидору. Притворяясь пробуждающейся отъ тяжелаго сна, Альтизидора поклонилась герцогу, герцогин, двумъ королямъ и искоса взглянувъ на Донъ-Кихота сказала ему: «да проститъ теб Богъ, безчувственный рыцарь, твою жестокость, отправившую меня на тотъ свтъ, гд я пробыла, какъ мн кажется, боле тысячи лтъ. Тебя же, добрйшій оруженосецъ на свт, благодарю, благодарю за эту жизнь, которую ты возвратилъ мн, и въ благодарность дарю теб шесть рубахъ моихъ; сдлай изъ нихъ полдюжины сорочекъ себ; если рубахи эти не новы, по крайней мр, он чисты.» Въ благодарность за это, Санчо на колняхъ, съ обнаженной головой, держа въ рукахъ своихъ митру, поцловалъ руку Альтизидор. Герцогъ веллъ снять съ него митру и пылающее покрывало и возвратить ему его шапку и камзолъ, но Санчо попросилъ герцога отдать ему покрывало и митру на память о такомъ чрезвычайномъ событіи. Старая и неизмнная покровительница Санчо, герцогиня, подарила ему мантію и митру, посл чего герцогъ веллъ прибрать со двора эстрады и катафалки и отвести Донъ-Кихота и Санчо въ знакомый имъ покой.

Глава LXX

Санчо провелъ эту ночь, противъ своего желанія, въ одной комнат съ Донъ-Кихотомъ, чего ему, правду сказать, вовсе не хотлось: онъ зналъ, что рыцарь не дастъ ему всю ночь сомкнуть глазъ своими вопросами и отвтами, а между тмъ онъ не чувствовалъ ни малйшей охоты говорить; боль отъ недавнихъ бичеваній бичевала его до сихъ поръ и сковывала ему языкъ. И онъ согласился бы лучше провести эту ночь одинъ въ пастушьемъ шалаш, чмъ ночевать въ пышномъ поко вмст съ кмъ бы то ни было. И боялся онъ не напрасно. Не усплъ онъ лечь въ постель, какъ Донъ-Кнхотъ сказалъ ужъ ему: «Что думаешь ты, Санчо, о происшествіи этой ночи? Какова должна быть сила любовнаго отчаянія, если — ты видлъ это собственными глазами, — оно убило Альтизидору, умершую не отъ яда, не отъ стрлы, не отъ меча, а только отъ моего равнодушія».

— Чтобъ чортъ ее побралъ, отвтилъ Санчо, чтобы околла она, какъ и когда ей угодно и оставила бы меня въ поко, потому что никогда я не воспламенялъ и не отталкивалъ ее. И право не понимаю и не могу понять я, такое отношеніе иметъ исцленіе этой взбалмошной двки съ бичеваніемъ Санчо Павсо. Теперь я начинаю ясно видть, что есть въ этомъ мір очарователи и очарованія, и да освободитъ меня отъ нихъ Богъ, потому что самъ я не могу освободить себя. А пока, дайте мн, ради Бога, спать и не спрашивайте меня больше ни о чемъ, если вы не хотите, чтобы я выпрыгнулъ изъ окна головой внизъ.

— Спи, другъ Санчо, сказалъ ему Донъ-Кихотъ, если только боль отъ щипаній, щелчковъ и колотій позволитъ теб заснуть.

— Никакая боль не сравнится съ тмъ стыдомъ, который беретъ меня, когда я подумаю, что меня щелкали дуэньи, провалиться бы имъ сквозь землю. Но дайте же мн, ради Бога, спать, ваша милость, потому что сонъ облегчаетъ всякія страданія.

— Аминь, проговорилъ Донъ-Кихотъ, спи съ Богомъ.