Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Рыцарь и оруженосецъ заснули, и автору этой большой исторіи Сидъ Ганеду хочется теперь сказать, что заставило герцога и герцогиню устроить всю эту погребальную церемонію. Вотъ что говоритъ онъ по этому поводу: бакалавръ Самсонъ Карраско не забылъ, какъ Донъ-Кихотъ побдилъ и свалилъ на землю рыцаря зеркалъ; пораженіе это разстроило вс планы бакалавра Онъ ршился однако попытать счастія во второй разъ, надясь на лучшій исходъ, и узнавъ отъ пажа, приносившаго письмо и подарки Терез Пансо, жен Санчо, гд находится Донъ-Кихотъ, облекся въ новые доспхи, и на новомъ кон — съ щитомъ, носившимъ изображеніе серебряной луны, отправился вслдъ за Донъ-Кихотомъ въ сопровожденіи одного, везшаго за мул оружіе его, крестьянина, но только не стараго оруженосца своего омы Цеціаля, боясь, чтобы не узнали его Донъ-Кихотъ и Санчо. Онъ постилъ герцога и узналъ отъ него, что Донъ-Кихотъ отправился за Саррагосскіе турниры; герцогъ разсказалъ ему также вс мистификаціи, устроенныя въ замк Донъ-Кихоту, исторію разочарованія Дульцинеи помощью бичеванія Санчо, уловку послдняго, уврившаго Донъ-Кихота, будто Дульцинея обращена въ крестьянку и какъ наконецъ герцогиня заставила поврить самого Санчо, что Дульцинея дйствительно очарована и что надувая другаго онъ самъ попалъ въ просакъ. Все это насмшило до нельзя бакалавра, удивившагося столько же наивности Санчо, сколько невроятному безумію Донъ-Кихота. Герцогъ просилъ бакалавра, чтобы побдителемъ или побжденнымъ онъ захалъ къ нему въ замокъ посл битвы съ Донъ-Кихотомъ и подробно разсказалъ ему это происшествіе; бакалавръ далъ слово герцогу исполнить его желаніе и отправился отыскивать Донъ-Кихота. Не найдя его въ Саррагосс, онъ отправился въ Барселону, гд и произошло то, что мы знаемъ. На возвратномъ пути бакалавръ захалъ въ герцогу въ замокъ, разсказалъ ему битву свою съ Донъ-Кихотомъ и условія, за которыхъ она состоялась, добавивъ, что, врный своему слову, Донъ-Кихотъ какъ истинныя странствующій рыцарь, возвращался уже въ свою деревню прожить тамъ годъ своего искуса. «Этимъ временемъ», говорилъ бакалавръ, «я надюсь вылечить Донъ-Кихота отъ его безумія». Вотъ что побудило бакалавра наряжаться на вс лады. Ему больно было видть, говорилъ онъ, такого умнаго человка съ головой, перевороченной вверхъ дномъ». За тмъ бакалавръ простился съ герцогомъ и отправился въ деревню, ожидать тамъ слдовавшаго за нимъ Донъ-Кихота.

Всти, сообщенныя герцогу бакалавромъ, побудили его сыграть съ Донъ-Кихотомъ послднюю шутку: такъ нравилось ему морочить рыцаря и оруженосца. Приказавши коннымъ и пшимъ занять вблизи и вдали отъ замка вс дороги, по которымъ могъ пройти Донъ-Кихотъ — онъ веллъ привести его волей или неволей въ замокъ, если только онъ попадется на встрчу высланнымъ имъ людямъ; и Донъ-Кихотъ, какъ мы видли, дйствительно попался. Извщенный объ этомъ герцогъ поспшилъ тотчасъ же устроить всю эту погребальную церемонію, веллъ зажечь факелы и свчи, положить Альтизвдору на катафалкъ, и все это было устроено натурально до нельзя.

Сидъ-Гамедъ замчаетъ по этому поводу, что мистификаторы и мистифицируемые были по его мннію одинаково безумны, и что герцогъ и герцогиня не могли придумать ничего глупе, какъ насмхаться надъ двумя безумцами, изъ которыхъ одинъ спалъ уже какъ убитый, другой бодрствовалъ какъ полуумный; и съ первыми лучами солнца поднялся на ноги; — побдителемъ, или побжденнымъ, Донъ-Кихотъ никогда не любилъ нжиться въ постели. Призванная, по мннію рыцаря, отъ смерти въ жизни, Альтизидора, угождая господамъ своимъ, отправилась къ Донъ-Кихоту и одтая въ блую тафтяную тунику, усянную золотыми цвтами, покрытая той самой гирляндой, въ которой она лежала въ гробу, опираясь за черную эбеновую палку, она неожиданно вошла въ спальню рыцари. Смущенный и удивленный этимъ визитомъ, Донъ-Кихотъ почти весь спрятался въ простыни и одяло и совершенно онмлъ, не находя ни одного любезнаго слова для Альтизвдоры. Свши съ тяжелымъ вздохомъ у изголовья рыцаря, Альтизидора сказала ему нжнымъ и слабымъ голосомъ:

— Только доведенныя любовью до крайности, знатныя дамы и двушки, забывая всякое приличіе, позволяютъ языку своему открывать тайны сердца. Благородный Донъ-Кихотъ Ламанчскій! я — одна изъ этихъ влюбленныхъ, терпливая и цломудренная до того, что отъ избытка цломудрія душа моя унеслась въ моемъ молчаніи, и я умерла. Безчувственный рыцарь! размышіляя два дни тому назадъ о томъ, какъ жестоко ты обошелся со мною, вспоминая, что ты оставался твердымъ, какъ мраморъ, къ моимъ призваніямъ, я съ горя умерла, или по крайней мр всмъ показалось, что я умерла. И еслибъ любовь не сжалилась надо мною, еслибъ она не явилась во мн за помощь въ бичеваніи этого добраго оруженосца, такъ я навсегда осталась бы на томъ свт.

— Лучше-бы было этой любви дйствовать за васъ черезъ моего осла, воскликнулъ Санчо, ужь какъ бы я поблагодарилъ ее за это. Но скажите, ради Бога, сударыня, — да пошлетъ вамъ господь боле чувствительнаго любовника, чмъ мой господинъ, — что видли вы въ аду? потому что тотъ, кто умираетъ съ отчаянія, долженъ же побывать тамъ.