— Вы не тотъ ли донъ-Альваро, о которомъ упомянуто въ недавно напечатанной второй части Донъ-Кихота Ламанчскаго.
— Я самъ, сказалъ донъ-Альваро, а Донъ-Кихотъ это мой задушевный другъ. Я вытянулъ его изъ деревни и заставилъ отправиться вмст со мною на Саррагосскіе турниры. Вообще я оказалъ ему довольно услугъ, и однажды спасъ спину его отъ плети палача — его чуть было не отодрали за его надменность.
— Скажите пожалуйста, спросилъ рыцарь, похожъ ли я сколько-нибудь на того Донъ-Кихота, о которомъ вы говорите?
— Нисколько.
— А былъ ли у того Донъ-Кихота, продолжалъ онъ, оруженосецъ Санчо Пансо.
— Какъ же;— онъ прославился еще какъ шутникъ и острякъ; я, впрочемъ, не слышалъ отъ него ничего остроумнаго.
— Еще бы услышали, воскликнулъ Санчо; не всякій способенъ шутить остро и умно; и этотъ Санчо, о которомъ ваша милость изволите говорить, должно быть величайшій негодяй, глупецъ и плутъ за разомъ. Настоящій Саачо — это я, и у меня къ вашимъ услугамъ столько его шутокъ какъ дождевыхъ капель въ облак, если не врите, испытайте меня — отправьтесь со иной хоть на одинъ годъ, и вы увидите, какъ мило я говорю на каждомъ шагу, какъ заставлю я хохотать другихъ до упаду, самъ не зная иногда чмъ. Настоящій же знаменитый, мужественный, влюбленный, великодушный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, избравшій своей дамой несравненную Дульцинею Тобозскую, вотъ онъ самъ. Вс другіе Санчо и Донъ-Кихоты — обманъ и воздушный сонъ.
— Врю, врю, воскликнулъ донъ Альваро; потому что въ четырехъ словахъ вы сказали столько хорошаго, сколько не наговоритъ другой Санчо въ продолженіи всей своей жизни. Онъ былъ большій обжора, чмъ острякъ, большій глупецъ, чмъ шутникъ; и я убжденъ, что волшебники, преслдующіе хорошаго Донъ-Кихота, ршались преслдовать меня въ Донъ-Кихот дурномъ. Но я право не знаю, что думать наконецъ; одного Донъ-Кихота я оставилъ въ дон сумасшедшихъ, въ Толедо, а теперь встрчаюсь съ другимъ, нисколько не похожимъ на перваго.
— Не знаю, отвтилъ рыцарь могу ли я назвать себя хорошимъ, но что и не могу называть себя дурнымъ Донъ-Кихотомъ, это доказываетъ то, что я никогда въ жизни не былъ въ Сарагосс. Напротивъ того, услышавъ, что этотъ новоявленный Донъ-Кихотъ присутствовалъ на Сарагосскихъ турнирахъ я не отправятся въ Сарагоссу, чтобы обнаружить передъ цлымъ свтомъ самозванство его, а похалъ прямо въ Барселону, несравненную по красот и положенію, въ Барселону — убжище иностранцевъ, отечество храбрыхъ, пріютъ неимущихъ, мстительницу обидъ и славную любезностью жителей прекрасную обитель дружбы. Хотя она и не могла оставить во мн особенно пріятныхъ воспоминаній, а напротивъ рой гложущихъ меня сожалній, но я выношу ихъ безропотно за то только, что я насладился ея видомъ. Синьоръ донъ Альваро Тарфе, это я — знаменитый, прославленный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, а тотъ другой Донъ-Кихотъ хотлъ похитить мое имя и прославить себя моими мыслями. Прошу же васъ, какъ дворянина, объявите предъ алькадомъ этой деревни, что до сихъ поръ вы никогда не видли меня, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, который напечатанъ въ этой новой исторіи и что оруженосецъ мой — Санчо Пансо, не тотъ Санчо, котораго вы знали.
— Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ донъ Альваро; но все таки я не могу придти въ себя отъ удивленія, увидвъ двухъ Донъ-Кихотовъ и двухъ Санчо Пансо, столько же сходныхъ именами, сколько различныхъ во всемъ остальномъ. И теперь я скажу и повторю, что я не видлъ того, что видлъ, и что со много не случилось того, что случилось.
— Должно быть, ваша милость, вы очарованы, какъ госпожа Дульцинея Тобозская, и дай Богъ, чтобы для вашего разочарованія пришлось мн дать себ другихъ три тысячи триста и столько то плетей, ровно столько же, сколько пришлось дать, чтобы разочаровать Дульцинею; для васъ я готовъ даромъ это сдлать.
— Не понимаю, что хотите вы сказать этими плетьми, отвтилъ донъ Альваро.
— Долго было бы разсказывать это теперь, замтилъ Санчо, но я вамъ разскажу это если мы отправимся вмст.
Наступило между тмъ время обдать, и Донъ-Кихотъ слъ за столъ вмст съ донъ-Альваро, во время обда въ корчму вошелъ мстный алькадъ вмст съ актуаріусомъ, и Донъ-Кихотъ представилъ алькаду прошеніе по форм, прося его засвидтельствовать, что находящійся здсь дворянинъ донъ-Альваро Тарфе не знаетъ вовсе находящагося здсь же Донъ-Кихота Ламанчскаго, и что это вовсе не тотъ Донъ-Кихотъ, который описанъ во второй части его, изданной какимъ-то тордезиласскимъ уроженцемъ, Авеланедой. Алькадъ формально засвидтельствовалъ это къ великому удовольствію Донъ-Кихота и Санчо, точно это свидтельство что-нибудь значило для нихъ, точно дла и слова ихъ не показывали всей разницы одного Донъ-Кихота и Санчо отъ другаго Санчо и Донъ-Кихота.