Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Донъ-Кихотъ отдалъ подошедшимъ въ нему охотникамъ зайца и отправился дальше. Входя въ свою деревню онъ увидлъ священника и бакалавра Карраско, читавшихъ молитвы на маленькой лужайк. Замтивъ тутъ кстати, что Санчо поерылъ своего осла какъ попоной, поверхъ взваленнаго за него оружія, той самой, камлотовой туникой разрисованной пламенемъ, въ которой онъ ожидалъ, въ герцогскомъ замк, въ памятную для него ночь, воскресенія Альтизидоры, надлъ ослу на голову остроконечную шапку и словомъ нарядилъ его такъ, какъ никогда еще не былъ кажется наряженъ ни одинъ оселъ. Священникъ и бакалавръ въ ту же минуту узнали нашихъ искателей приключеній и кинулись въ нимъ съ распростертыми объятіями. Донъ-Кихотъ сошелъ съ коня и горячо обнялъ друзей своихъ, а между тмъ деревенскіе ребятишки — эти рысьи глазки, отъ которыхъ ничто не скроется — издали замтили уже остроконечную шапку осла и съ криками: «гола, гола, ге! глядите-ка на осла Санчо Пансо, разряженнаго лучше Минго ревульго и на коня Донъ-Кихота, успвшаго еще похудть», — выбжали на встрчу нашимъ искателямъ приключеній. Окруженные толпою мальчугановъ, сопровождаемые священникомъ и Карраско, вошли оруженосецъ и рыцарь въ свою деревню и направились къ дому Донъ-Кихота, гд ихъ ожидали ужъ на порог племянница и экономка, предувдомленныя о прибытіи господина ихъ; объ этомъ узнала и жена Санчо — Тереза Пансо, и таща за руку дочь свою, Саншэту, растрепанная, почти неодтая она выбжала на встрчу мужу. Но, увидвъ его одтымъ вовсе не по губернаторски, она воскликнула: «Господи! что это? да ты кажись вернулся, какъ собака, пшкомъ, съ распухшими ногами; негодяй ты, какъ я вижу, а не губернаторъ».

— Молчи, Тереза! сказалъ Санчо; въ частую не найти тамъ сала, гд есть за чемъ вшать его, отправимся-ка домой, такъ я теб чудеса разскажу. Я вернулся съ деньгами, и не уворованными, а добытыми своими трудами — это главное.

— Милый ты мой, такъ ты какъ денегъ принесъ, воскликнула обрадованная Тереза, и разв не все равно, какъ бы ты не досталъ ихъ, такъ или сякъ, этакъ или такъ, не ты первый, не ты послдній, всякій пріобртаетъ ихъ разно.

Саншета между тмъ кинулась на шею къ своему отцу и спросила его принесъ ли онъ ей какой-нибудь гостинецъ, говоря, что она ожидала его, какъ майскаго дождя; посл чего схвативъ одной рукой Санчо за его кожанный поясъ, тогда какъ съ другой стороны жена держала его за руку, и погнавши впередъ осла, это пріятное семейство отправилось домой, оставивъ Донъ-Кихота на рукахъ его племянницы и экономки, въ обществ священника и бакалавра.

Оставшись одинъ съ своими друзьями, Донъ-Кихотъ, не ожидая другаго случая, заперся съ ними въ кабинетъ и разсказалъ исторію своего пораженія, и принятое имъ обязательство не покидать въ теченіи года своей деревни, обязательство, которое онъ, какъ истый странствующій рыцарь, намренъ былъ свято выполнить; онъ объявилъ затмъ, что въ продолженіи этого года онъ намренъ вести пастушью жизнь, бродитъ въ уединеніи полей, свободно предаваясь такъ своимъ влюбленнымъ мечтамъ, и предложивъ священнику и Карраско раздлить съ нимъ удовольствія пасторальной жизни, если они не заняты какимъ-нибудь важнымъ дломъ и свободно располагаютъ временемъ. «Я куплю», сказалъ онъ, «стадо овецъ, достаточное для того, чтобы мы могли назваться пастухами; но главное уже сдлано, я пріискалъ имена, которыя подойдутъ къ вамъ какъ нельзя лучше».

— Какъ же вы назвали насъ? спросилъ священникъ.

— Самъ я, отвтилъ Донъ-Кихотъ, стану называться пастухомъ Кихотизосъ, вы, господинъ бакалавръ, пастухомъ Карраскономъ, отецъ священникъ — пастухомъ Куріамбро, а Санчо Пансо пастухомъ Пансино.

Услышавъ про это новое безумство Донъ-Кихота, два друга его упали съ высоты, но надясь вылечить его въ продолженіе года и страшась, чтобы онъ не ускользнулъ опять отъ нихъ и не возвратился бы къ своимъ рыцарскимъ странствованіямъ, священникъ и бакалавръ согласились съ нимъ вполн, осыпали похвалами его новый безумный замыселъ, увряли, что ничего умне не могъ онъ придумать и согласились раздлить съ нимъ его пасторальную жизнь.

— Мало того, добавилъ Карраско, я, какъ вамъ извстно, прославленный во всемъ мір поэтъ, и стану въ этихъ необитаемыхъ пустыняхъ, въ которыхъ предстоитъ вамъ бродить, слагать на каждомъ шагу пасторальные или героическіе стихи, или такіе, какіе взбредутъ мн на умъ. Всего важне, теперь, друзья мои, сказалъ онъ, чтобы пріискалъ каждый изъ насъ имя той пастушк, которую онъ намренъ воспвать въ своихъ псняхъ; нужно, чтобы вокругъ насъ не осталось ни одного самаго твердаго дерева, на которомъ бы мы не начертали имени нашей любезной и не увнчали его короной, слдуя обычаю существующему съ незапамятныхъ временъ у влюбленныхъ пастуховъ

— Прекрасно! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, но мн нтъ надобности пріискать себ воображаемую пастушку; — у меня есть несравненная Дульцинея Тобозская: — слава этихъ береговъ, краса, луговъ, чудо красоты, цвтъ изящества и ума, словомъ олицетворенное совершенство, предъ которой ничто сама гипербола.