Читаем Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание) полностью

— Ужъ если, ваша милость, положили вы себ пускаться то и дло въ разныя, совсмъ безумныя, по моему, предпріятія, отвчалъ Санчо, нечего длать, нужно слушаться и преклонять голову по пословиц: «длай, что велятъ и обдай рядомъ съ тмъ, кто теб приказываетъ». Но все же, ваша милость, я, для успокоенія собственной моей совсти, долженъ сказать вамъ, что лодка эта, какъ мн кажется, принадлежитъ вовсе не волшебнику, а какому-нибудь рыбаку, потому что въ этомъ мст водится отмнная рыба.

Санчо проговорилъ это, привязывая къ дереву осла и Россинанта и оставляя ихъ, къ великому горю своему, на попеченіе волшебника. Донъ-Кихотъ, какъ бы въ утшеніе, сказалъ ему: «не безпокойся, пожалуйста, о нашихъ животныхъ; тотъ, кто пронесетъ насъ чрезъ отдаленное пространство, вроятно, позаботится о нихъ».

— Ну, теперь скоты наши привязаны — что дальше длать?

— Перекреститься и сняться съ якоря, или говоря другими словами, войти въ лодку и перерзать канатъ, сказалъ Донъ-Кихотъ.

Въ ту же минуту онъ вскочилъ въ лодку, за нимъ послдовалъ Санчо, и перерубивъ канатъ наши искатели приключеній отчалили отъ берега. Когда они очутились на значительной глубин, Санчо задрожалъ всмъ тломъ, считая погибель свою неизбжною; и однако самая мысль о смерти не такъ печалила бднаго оруженосца, хамъ ревъ его осла и томленіе Россинанта, употреблявшаго вс усилія отвязаться отъ дерева. «Бдный оселъ мой стонетъ, горюя по мн«, сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «а Россинантъ хочетъ отвязаться и бжать за нами. О, безцнные друзья мои», продолжалъ онъ, «оставайтесь въ мир и да соединитъ насъ съ вами то самое безуміе, которое разлучило насъ». Съ послднимъ словомъ онъ такъ грустно зарыдалъ, что выведенный изъ себя Донъ-Кихотъ, со злостью сказалъ ему: «о чемъ ты ревешь, нюня ты этакая? Кто гонитъ, кто тебя преслдуетъ, мышиная ты храбрость? Чего не достаетъ теб, осыпанному по горло всмъ? или босымъ ты странствуешь по риейскимъ горамъ? Не сидишь ли ты теперь на скамь, какъ эрцгерцогъ, плывя по мягкимъ волнамъ этой чудной рки, изъ которой мы вскор выдемъ въ глубокое, безпредльное море? Впрочемъ, мы должны быть уже въ мор. Я полагаю, мы успли проплыть уже тысячи дв или три миль? О, еслибъ подъ рукою у меня была астролябія, я бы узналъ сколько миль мы отъхали; однако, или я ничего не смыслю, или мы скоро будемъ на экватор, находящеыся въ равномъ разстояніи отъ обоихъ полюсовъ.

— А сколько мы продемъ, когда приплывемъ къ этому мсту, что вы назвали? спросилъ Санчо.

— Много, очень много: изъ трехъ сотъ шестидесяти градусовъ, на которые раздляется земная поверхность, по вычисленію величайшаго изъ астрономовъ Птоломея, достигнувъ экватора мы продемъ ровно половину. Кстати, Санчо, скажу теб, продолжалъ Донъ-Кихотъ, что Испанцы, отплывающіе изъ Кадикса въ восточную Индію, узнаютъ о приближеніи къ экватору потому, что въ это время блохи начинаютъ околвать, такъ что ихъ нельзя достать тогда на всъ золота. Санчо, ты можешь произвести опытъ на самомъ себ. Если теб удастся найти здсь, кром насъ, живое существо, значитъ, мы еще не прозжали экватора.

— Извольте, я исполню ваше приказаніе, отвчалъ Санчо, хотя ни чему, что вы говорите, не врю и вижу, что никакой нтъ нужды производить эти опыты; я, кажется, собственными глазами могу измрить, сколько мы отъхали отъ берега: всего съ версту, а по длин и половины не будетъ. Вонъ и Россинантъ, и оселъ мой стоятъ на томъ же мст, на которомъ мы ихъ оставили; и если мрить на мой аршинъ, такъ движемся мы, право, тише муравьевъ.

— Санчо! длай что теб велятъ и не суй везд своего носа, замтилъ Донъ-Кихотъ. Вдь ты понятія не имешь о томъ, что такое эклиптика, меридіанъ, полюсъ, градусъ, экваторъ, планета, словомъ все то, изъ чего составлена сфера земная и небесная. Еслибъ ты имлъ малйшее понятіе объ этомъ, или о чемъ-нибудь подобномъ, ты ясно увидлъ бы тогда, сколько миновали мы параллелей, сколько созвздій оставили за собой, сколько знаковъ встртили на пути. Но, повторяю теб еще разъ, обыщи себя; — въ настоящую минуту, я увренъ, ты чище благо листа бумаги.

— Санчо запустилъ руку подъ лвый подколенникъ и, взглянувъ на Донъ-Кихота, сказалъ ему: «или опытъ вашъ вретъ, или мы и не думали прізжать туда, куда вы говорите».

— Какъ! разв ты нашелъ хоть одну? спросилъ Донъ-Кихотъ.

— Не одну, а нсколько, отвчалъ Санчо, и встряхнувъ рукою опустилъ ее потомъ въ воду, по которой спокойно скользила лодка, двигавшаяся не волшебными силами, а просто тихимъ, спокойнымъ теченіемъ.

Въ эту минуту наши искатели приключеній увидли большую мельницу, устроенную посреди рки, и Донъ-Кихотъ въ туже минуту воскликнулъ: «другъ мой, Санчо! смотри: предъ нами открывается городъ, замокъ или крпость, въ которой долженъ быть заключенъ тотъ угнетенный рыцарь, или королева, или инфанта, или принцесса, которыя зовутъ меня на помощь».

— Гд это вы нашли замокъ, крпость или городъ? спросилъ Санчо. Разв вы не видите, что это мельница?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Тиль Уленшпигель
Тиль Уленшпигель

Среди немецких народных книг XV–XVI вв. весьма заметное место занимают книги комического, нередко обличительно-комического характера. Далекие от рыцарского мифа и изысканного куртуазного романа, они вобрали в себя терпкие соки народной смеховой культуры, которая еще в середине века врывалась в сборники насмешливых шванков, наполняя их площадным весельем, шутовским острословием, шумом и гамом. Собственно, таким сборником залихватских шванков и была веселая книжка о Тиле Уленшпигеле и его озорных похождениях, оставившая глубокий след в европейской литературе ряда веков.Подобно доктору Фаусту, Тиль Уленшпигель не был вымышленной фигурой. Согласно преданию, он жил в Германии в XIV в. Как местную достопримечательность в XVI в. в Мёльне (Шлезвиг) показывали его надгробье с изображением совы и зеркала. Выходец из крестьянской семьи, Тиль был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшем пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становился легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

литература Средневековая , Средневековая литература , Эмиль Эрих Кестнер

Зарубежная литература для детей / Европейская старинная литература / Древние книги