Гарики на все времена (Том 1)

191

Где стройность наших женщин? Годы тают,

и стать у них совсем уже не та;
зато при каждом шаге исполняют
они роскошный танец живота.

192

Семья — театр, где не случайно

у всех народов и времен
вход облегченный чрезвычайно,
а выход сильно затруднен.

193

Закосневшие в семейственной привычке,

мы хотя воспламеняемся пока,
но уже похожи пылкостью на спички,
что горят лишь от чужого коробка.

194

Наших женщин зря пугает слух

про мужских измен неотвратимость,
очень отвращает нас от шлюх
с ними говорить необходимость.

195

Амур хулиганит с мишенью

мужских неразумных сердец,
и стерва, зануда и шельма
всех раньше идут под венец.

196

Сегодня для счастливого супружества

у женщины должно быть много мужества.

197

А Байрон прав, заметив хмуро,

что мир обязан, как подарку,
тому, что некогда Лаура
не вышла замуж за Петрарку.

198

В идиллии всех любящих семей,

где клен не наглядится на рябину,
жена из женской слабости своей
увесистую делает дубину.

199

Для домашнего климата ровного

много значит уместное слово,
и от шепота ночью любовного
улучшается нрав домового.

200

Век за веком слепые промашки

совершает мужчина, не думая,
что внутри обаятельной пташки
может жить крокодильша угрюмая.

201

Разбуженный светом, ожившим в окне,

я вновь натянул одеяло;
я прерванный сон об измене жене
хотел досмотреть до финала.

202

Любым — державным и келейным

тиранствам чужд мой организм,
хотя весьма в быту семейном
полезным вижу деспотизм.

203

Вполне владеть своей женой

и управлять своим семейством —
куда труднее, чем страной,
хотя и мельче по злодействам.

204

Цветы. Негромкий гул людей.

Пустая ложь, что вечно с нами
Тупой отзвон слепых гвоздей.
И тишина. И тьма. И пламя.

Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая

205

Прожив уже почти полвека,

тьму перепробовав работ,
я убежден, что человека
достоин лишь любовный пот.

206

За то люблю я разгильдяев,

блаженных духом, как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.

207

Рассудок, не знававший безрассудства,

и ум, где шалопайство не с руки,
и разум, не отзывчивый для чувства, —
от мудрости безмерно далеки.

208

Лишь перед смертью человек

соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.

209

Запетыми в юности песнями,

другие не слыша никак,
живет до скончания пенсии
счастливый и бодрый мудак.

210

Поскольку жизнь, верша полет,

чуть воспарив, — опять в навозе,
всерьез разумен только тот,
кто не избыточно серьезен.

211

Наш разум лишь смехом полощется

от глупости, скверны и пакости,
а смеха лишенное общество
скудеет в клиническом пафосе.