Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка

В сравнении с теми американскими структуралистами, которые, основываясь на бихевиористской психологии, утверждали, что человек может употреблять только те высказывания, которые он раньше выучил или которые на них похожи, это, возможно, и шаг вперед. Но с точки зрения современных представлений о системности языка такое понимание весьма примитивно. Человек вовсе не изучает язык как совокупность предложений, которые затем он воспроизводит. Он изучает языковую систему, т.е. субстанциональные ее элементы (звуки, слова) с их системообразующими и системоприобретенными свойствами, и те отношения, которые связывают их воедино. Для этого совсем не требуется, чтобы он воспринял речевой материал, равный по объему тому, который сможет в дальнейшем сам продуцировать. Необходим лишь такой его объем, в котором нашли бы реализацию хотя бы главные конституирующие элементы и связи данной языковой системы, представленные настолько часто, чтобы можно было определить их системные свойства (не говоря уже о том, что достаточная повторяемость необходима для закрепления в памяти). Из практики известно, что минимальный объем такой экспонируемой речи не должен быть очень большим. Например, все дошедшие до нашего времени памятники готской письменности изданы в наше время книгой чуть больше 250 страниц, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы изучить этот язык, составить ему грамматику и понимать тексты.

«Творческий аспект» в использовании языка состоит совсем не в деятельности «врожденных идей», как думает Н. Хомский, а в тех исключительно широких возможностях применения усвоенной системы, которые позволяют создавать с помощью ограниченного арсенала языковых средств неограниченное количество речевых произведений. Без знания системы нет знания языка. Сколько бы предложений на новом языке человек не выучил, он этим языком не сможет пользоваться свободно, пока не усвоит его строя, т.е. систему его элементов и отношений, и никакие «врожденные идеи» не могут избавить от этой необходимости. Все это достаточно элементарные вещи, но приходится их повторять, когда сталкиваешься с тем, что довольно известный лингвист всерьез рассуждает о творческом аспекте всего-навсего как о факте продуцирования человеком «новых», не услышанных ранее предложений.

Кстати, Н. Хомский подчеркивает, что механизм усвоения языка является одним и тем же независимо от того, усваивается ли в детстве первый (родной) язык или изучается (зачастую уже в зрелом возрасте) второй (иностранный) язык. Возникающие в последнем случае трудности для взрослых общеизвестны и вполне естественны. Н. Хомский объясняет их весьма упрощенно: врожденное устройство с возрастом слабеет, потому что оно биологически обусловлено, стареет, «как это вообще свойственно развитию человеческого тела» (Chomsky, 1979, 98). Отсюда недалеко и до полного отождествления языка с биологическим явлением.

«…Мне кажется вполне разумным, – пишет Н. Хомский, – если мы будем подходить к изучению языка так же, как мы подходили бы к изучению какого-нибудь органа тела»

(Chomsky, 1977, 64).

Биологической заданностью универсальной грамматики объясняет Н. Хомский и то обстоятельство, что в мире существует определенное ограниченное количество конкретных языков.

Нельзя не отметить, что анализ философских основ теории Н. Хомского затрудняется нарочитой туманностью и неясностью высказываемых им положений. Несмотря на то, что концепция «врожденных идей» просуществовала уже десятилетия, ее основные понятия так и не стали более четкими и отработанными, чем вначале. Это признает и сам автор, заявляя, например:

«Фактически ситуация достаточно неясна для того, чтобы допустить большое разнообразие мнений об истинной природе этой врожденной умственной структуры, которая делает возможным усвоение языка»

(Хомский, 1972, 97).

В другом месте он высказывается еще более откровенно:

«…Эмпирическая проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, состоит в том, что никто еще не смог разработать начальную гипотезу, достаточно содержательную, чтобы объяснить усвоение ребенком грамматики» (там же, 104).

Подобные признания встречаем и у последователей Н. Хомского.