Язык и идеология: Критика идеалистических концепций функционирования и развития языка

Стремление отождествить психические процессы сознания с физиологическими особенностями организма вообще весьма типично для Н. Хомского и его последователей. Генеративисты не понимают, что в действительности «психические явления существуют только в результате работы мозга и в этом отношении представляют собой его функцию», поэтому их нельзя сводить к физиологическим явлениям или выводить из последних: психические явления «образуют особое качество, проявляющееся лишь в системе отношений деятельности субъекта» (Леонтьев, 1975, 187). Физиологические свойства человеческого организма только создают в ходе эволюции предпосылки для возникновения и дальнейшего развития «практического сознания», т.е. языка. «Врожденные идеи» Н. Хомского как принципы теории языка (универсальной, или трансформационной грамматики) не имеют ничего общего с этой физиологической основой человеческого сознания. Это чисто априорные грамматические схемы, искусственно навязываемые человеческому интеллекту. Действительно врожденными, т.е. генетически обусловленными, могут быть только физиологические особенности, на основе которых могут развиваться определенные способности человека. Но и эти способности не появляются ниоткуда, а формируются в процессах разнообразной человеческой деятельности, в сложной системе взаимодействия данного индивида с другими членами общества.

Н.Д. Андреев считает, что

«мы обязаны поставить на первое место среди философских предшественников Хомского, конечно же, Декарта»

(Андреев, 1977, 274).

И сам Н. Хомский часто указывает на близость к его концепции «врожденных идей» аналогичных теорий Декарта, Лейбница и других рационалистов XVII – XVIII веков. Но в то же время он отрицает прямую преемственность:

«…Говорить, будто я „ссылаюсь“ на Декарта и других, чтобы „поддержать“ мою „позицию о врожденных принципах“, совершенно неправильно. То, что они отстаивали аналогичные взгляды, не означает „поддержки“. Просто я заявляю, что их вклад не нашел должной оценки и мы можем еще многому научиться, изучая глубоко их труды»

(Chomsky, 1979, 84).

Свою теорию усвоения языка Н. Хомский определяет как «дальнейшее развитие классической рационалистической доктрины, как разработку некоторых из ее главных идей относительно языка и мышления» (Хомский, 1972, 101). Он сам подчеркивает, что ближе всех из философов стоит к нему Ч. Пирс, предложивший теорию так называемой абдукции – формы умозаключения, которая не зависит всецело ни от априорных принципов (как дедукция), ни от экспериментальных наблюдений (как индукция). По мнению Ч. Пирса, абдукции как врожденные ограничения на допустимые гипотезы имеют в гносеологических процессах большой вес, в то время как индукция действует лишь на периферии познания и не может дать «оригинальных знаний». Приняв от Ч. Пирса этот тезис, Н. Хомский придал своим «врожденным идеям» интенсивную ограничительную функцию, индукцию же вообще отбросил как прием, на его взгляд, бесплодный и совершенно бесполезный. Дж. Катц еще больше усилил положение об ограничительных свойствах «врожденных идей», в частности доказывая, что именно здесь находится главный водораздел между рационалистами и эмпириками. Последние, по его словам, если и признавали наличие «врожденных идей», то не придавали им никакой ограничительной силы (см.: Katz, 1966, 240).

Заслуживает внимания в связи с рассматриваемым вопросом попытка Д.Е. Купера – одного из последователей Н. Хомского – определить место последнего среди философских течений. Д.Е. Купер прямо указывает, что Н. Хомский сам виноват в том, что родство его теории и рационалистических учений прошлого столь преувеличивается. Философским идеям Декарта, Лейбница и других он дает в своих трудах весьма сомнительные толкования, рассматривает их без всяких на то оснований как вполне однородные и не противоречащие друг другу. Нередко, сознается Купер, Хомский вообще приписывает упомянутым философам то, чего у них нет.

«Поскольку те более ранние учения о врожденности чрезвычайно туманны, а родство Хомского с ними очень проблематично, то вполне очевидно, что со стороны Хомского было весьма нерассудительно ставить себя в рамки этой рационалистической традиции»,

– приходит к заключению Д.Е. Купер (Cooper, 1973, 154),