Избранное

Монастырь бегинок Сент-Элизабет,
Брюгге

Ворота вечно настежь, и задаром
мост проведет оттуда и туда;
однако в кельях все сидят, на старом
дворе, где чахнет вязов череда,
и ходят по одной тропе и только
в церквушку, чтобы знать, откуда столько
любви в них накопилось неземной.

Там, преклонясь, в накидках белокрылых,

как если бы кто утысячерил их,
они стоят — по образу одной;
и каждая — и лик, и отраженье;
их голоса взмывают в песнопенье,
бросаясь на предельной высоте
с последним вскриком к ангелам, а те
его не возвращают вниз, к поющим.

И хор глядит в безгласии гнетущем
наверх. И все встают, потом по кругу
с поклонами передают друг другу
святую воду, от чего бледны
уста, а лбы устало-холодны.

Потом все в белом и по той же тропке

они идут домой, блюдя устав,
юницы сдержанны, старушки робки —
и принципалка вслед идет, отстав, —
и скоро пропадают у порога,
и к вечеру сквозь вязы в тишине
их одинокость чисто и убого
горит, как свечка в маленьком окне.

Однако то, что видит отраженным
во дворике церковное окно,
как свет и отсвет, сплавлено в одно
и предстает виденьем искаженным,
старея, как столетнее вино.

Ложится там, а как, поймешь едва ли,

на видимое — суть, и вечность — на
недолговечное, и даль — на дали —
свинцово, слепо, мрачно и без дна.

Там под декором лета — старых зим

безвестное взыскует сиротливо;
как будто некто кроткий у обрыва
стоит и ждет кого-то терпеливо,
и ждущая в рыданиях — за ним.

Праздник Марии